Когда участковый вместе с понятыми прибыл на квартиру Жмуркиных, Костя уже и ногами дрыгать перестал. Виселицей для себя, по примеру поэта Есенина, он избрал верхнюю трубу отопительной системы, а под петлю приспособил брючный ремень.
К счастью, участковый не растерялся и сразу подхватил его снизу, а уж перерезать ремень было делом минутным.
– Ты капитан? – просипел Костя, посредством искусственного дыхания возвращенный к жизни. – Ненавижу тебя! Поэтому дослужишься до генерала…
– Забирайте его в дурдом! – потребовала Килька. – Я с таким шизиком жить не собираюсь. Если он себя жизни лишить не побоялся, то уж меня точно прикончит!
Первый посетитель явился к Косте только через неделю – кому, спрашивается, охота шляться по психушкам?
Костю под присмотром санитара отвели в специальную комнату для свиданий, где на окнах имелись решетки, а на дверях отсутствовали ручки. Оказалось, что интерес к его особе проявил не кто иной, как известный народный целитель Ермолай Сероштанов.
Угостив Костю фруктами, он поинтересовался:
– Как тебе здесь?
– Оставайся – узнаешь, – лаконично ответил Костя.
– Пока воздержусь.
– Долг пришел сыскивать? Так это зря. Денег нам иметь не полагается.
– Долг я тебе давно простил. – Ермолай постукивал себя по колену папочкой, в которой содержалась история болезни Константина Жмуркина. – Думаю, это еще не повод полюбить меня… Я, между прочим, все это время следил за тобой. Сначала ты в гору двинул. Писателем стал. По стране поездил. Потом, правда, пошла невезуха…
– Не пошла, а повалила.
– Тут про твое психическое состояние много написано. – Ермолай помахал папочкой. – Только у меня свой собственный диагноз имеется.
– Интересно бы послушать.
– Случай, конечно, сложный… Но излечимый. Хочу забрать тебя с собой. С администрацией договоренность имеется.
– Куда забрать? – не понял Костя.
– Ко мне в клинику. Я сейчас практикующий врач-психотерапевт. Лечу от неврозов, депрессии, истерии.
– А меня от чего будешь лечить?
– От любви. От ненависти. От всего того, что мешает тебе нормально жить. Согласен?
– Согласен! – Костя рванул на себе больничную рубашку. – Вылечи меня от любви! А еще лучше – помоги умереть!
Прошло несколько лет. Костя Жмуркин, уже давно признанный вменяемым, тем не менее частенько посещал клинику Ермолая Сероштанова, где проходил так называемые «сеансы профилактической психотерапии».
Вот и сейчас, закрыв глаза и расслабившись, Костя лежал на специльном столе в процедурном кабинете, а главный врач, он же владелец клиники, священнодействовал над ним, словно ацтекский жрец, готовящий жертву к закланию.
В последнее время для Кости не было ничего более приятного, чем лежать вот так бездумным и бесчувственным бревном. Сознание меркло, но не угасало, плавно уплывая в мир покоя и грез, где не было ни горя, ни тоски, ни боли, ни тяжких дум, ни угрызений совести.
– Ну все, оживай, брат. – Ермолай осторожно тронул его за плечо. – Закончено!
– Что закончено? – Костя открыл глаза, из запредельных просторов, населенных светоносными серафимами, сразу вернувшись на грешную землю.
– Все закончено. Друзьями мы можем оставаться и дальше, но это наша последняя встреча как врача и пациента. Будем считать, что ты здоров. Ты понимаешь, о чем я?
– Серьезно?
– Куда уж серьезнее. Скажи честно, ты любишь сейчас кого-нибудь?
– Не знаю… Разве что внучку. Хотя и стараюсь подавить это чувство самовнушением. Как ты учил.
– У нее по жизни все нормально?
– Да.
– А как насчет родины? Или бабы какой-нибудь? Про себя самого я уже и не спрашиваю.
– Затрудняюсь ответить. – Костя напряг память. – Как-то не задумывался.
– Ну а ненависть твоя знаменитая? Как она?
– А кого мне ненавидеть? Вроде все нормально… И вообще отстань. У меня сегодня голова что-то плохо варит.
– При чем здесь голова! Ненавидеть, как и любить, нужно всеми фибрами души и тела. До дрожи! До обморока! Как ненавидел протопоп Аввакум! Как любил Ромео! А если ты, брат, затрудняешься с ответом, то какая тут может быть любовь и ненависть…
– Устал я. И любить устал, и ненавидеть.
– То-то и оно. Я давно в тебе это подметил. А сегодня убедился окончательно. Все, опустел ты. Страх остался. Тоска. Но больше ничего. В этом смысле ты полный импотент.
Известие это оставило Костю совершенно равнодушным. Он почесался под рубашкой и стал обуваться. Потом спросил:
– Считаешь, твое шарлатанство помогло?
– Не знаю. И оно, конечно, тоже. Но и годы сказываются. К пятидесяти уже сила чувств не та. Только тебе какая разница? Главное, брат, ты никому не опасен. Проклятье снято. Радоваться надо, а ты нос повесил. Я ведь раньше, честно сказать, побаивался тебя. Всякий раз при встрече блок в своем сознании ставил. Щит от любви и дружбы.
– Нужен ты мне, костоправ несчастный.
– И на том спасибо… Ну давай отметим это дело. Закатимся в ресторанчик.
– Мне внучку надо из садика забрать.
– Нет проблем! Захватим ее с собой. Люблю женское общество.
– Не рано ли ей еще по ресторанам?
– Думаю, что от порции мороженого она по кривой дорожке не пойдет.
– Тогда пошли. Туда на автобусе час езды с двумя пересадками.
– Брат, я достаточно зарабатываю, чтобы взять такси…
Очкастая девочка, прищуром глаз похожая на деда, а изысканными чертами лица – неизвестно на кого, стояла за забором детского сада, вцепившись в его железные прутья, как в тюремную решетку. Даже не принимая во внимание очки, сразу было понятно, какая это умная девочка.
– Здравствуй, – сказал Ермолай, присаживаясь на корточки по эту сторону забора.
– Богаты, так здравствуйте, а убоги, так прощайте, – с достоинством ответила девочка.
– Читает все подряд, – сообщил Костя. – Вот до Даля на днях добралась.
– А как тебя зовут?
– Аурика.
– Странное имя.
– Ничего не странное! Это значит – золотая.
– Знал бы ты, сколько я сил положил, чтобы это имя отстоять, – добавил Костя.
– Хочешь конфетку? – Ермолай протянул ей карамельку, каким-то чудом завалявшуюся в его кармане.
– Не люблю сладкого. От него кариес бывает.
– Не любишь? – Ермолай подмигнул Косте. – А что ты любишь?