– Может, ты освободишь мне руки? – спросил он.
В течение нескольких минут, запутывая следы и уходя от преследования, мы с моим убийцей были единомышленниками и союзниками. Сейчас мы снова вернулись к прежним ролям, но у меня уже не было обостренного чувства ненависти к этому человеку. Я молча отстегнул наручники и прицепил их к поясному ремню. Едва сдерживая стон, Лепетиха принялся растирать запястья, а потом стал поправлять повязку. Я подумал, что он попытается воспользоваться некоторым перемирием между нами и выбить себе новые «льготы». Так оно и вышло.
– Я боюсь слежки, – сказал он, когда мы спустились на бульвар и быстро скользнули в тень огромных буков. – И не хотел бы, чтобы около дома меня увидели с тобой. Это вызовет подозрение у моих заказчиков.
– Хорошо, – после недолгой паузы согласился я. – Ты пойдешь впереди, а я метров на сто сзади. Но учти…
– Я все понял, – перебил он меня. – Не надо угроз. Я устал сегодня от них… Смотри вперед. Вон башенкой стоит девятиэтажка. У нее единственный подъезд. Я зайду первым и буду ждать тебя у лифта.
Он увидел в моих глазах недоверие.
– Да пойми ты, что я со своей раной не смогу убежать от тебя через подвалы или чердаки. Мне выгоднее решить с тобой все проблемы, чтобы ты отстал от меня.
– Это правильно, – ответил я и коротким толчком прижал его к забору, быстро обыскал и вынул из его кармана связку ключей. – Хорошо, – кивнул я. – Уболтал. Ждешь меня у лифта. А ключи пусть пока побудут у меня. Какой номер квартиры?
– Зачем тебе номер? Я буду ждать внизу.
– Ты каждый раз заставляешь меня повторять.
– Шестнадцатая. Четвертый этаж.
Лепетиха повернулся и заковылял к дому. Я подождал, когда дистанция между нами станет достаточной, и, прижимаясь к кустам, беззвучно пошел следом за ним. Он поднялся по ступеням подъезда, со скрипом открыл дверь и вошел внутрь. Я выждал минуту-другую, сделал приличный круг по соседним дворам, подошел к дому с противоположной стороны, пригибаясь, пробежал вдоль стены и запрыгнул на подиум подъезда. Вторично скрипнула дверь, и я проскочил в образовавшийся проем.
Успокоив дыхание, я стал подниматься по пахнущей кошками лестнице на площадку. В тусклом свете загаженной мухами лампочки я с трудом различил ряд исковерканных почтовых ящиков, широкую трубу мусоропровода, размашистые надписи на стенах красным и черным аэрозолями. На площадке, где находилась дверь лифта, света не было, и я, предупреждая возможный удар по голове, медленно обошел угол на расстоянии, прижимаясь спиной к почтовым ящикам.
– Лепетиха! – негромко позвал я. – Где ты там прячешься?
Никто не ответил. Я встал ближе к мусоропроводу, чтобы оказаться напротив двери лифта и в то же время подальше от нее, и почти без удивления, словно так оно и должно быть, увидел лежащего на полу человека. У меня не было с собой никакого иного источника света, кроме зажигалки. Я высек пламя. Оно отразилось в темной луже крови.
Лепетиха лежал лицом вниз, широко раскинув руки и ноги, будто летел в затяжном прыжке. Две пули вошли ему в спину, чуть ниже левой лопатки, третья пуля – в затылок. Этим выстрелом его скорее всего добили – так называемый контрольный выстрел, отличительный признак работы профессионального киллера, которым Лепетиха, к моему счастью, не являлся.
Я осторожно обошел труп, стараясь не наступить на лужу. «Отработанный материал, дерьмо», – вспомнил я свои слова, сказанные Лепетихе в порыве ярости. Так оно и вышло. Этот парень сделал свое дело, точнее, попытался сделать, и на том его роль в большом криминальном спектакле закончилась. Убийца дождался его в подъезде, убедился, что Лепетиха вернулся один, и в несколько секунд начинил свинцом. А тот, наивный, думал, что впереди у него обеспеченная и долгая жизнь, что он вернется домой, доложит о выполнении задания, помоется в душе, ляжет спать, а завтра с утра начнет проматывать гонорар с полной уверенностью, что скоро поступит новый заказ и точным выстрелом из кабины автомобиля он снова уложит кому-то неугодного человека.
Я, судорожно сглатывая, еще раз посмотрел на распростертое на полу тело. Рана от моего выстрела подсохла, и вокруг нее расползлась малиновым пятном гематома. Следователи будут долго ломать голову над ее происхождением и наверняка очень быстро закроют это дело, выдав привычное для нашего времени резюме: жертва очередной мафиозной разборки. И, в общем-то, будут правы.
Кто-то быстро привыкает к смерти. Я не могу. За прошедшую неделю рядом со мной погиб четвертый человек. Меня преследовало чувство, что я выпачкан в чужой крови с ног до головы, что за мной все время следят киллеры. Я медленно поднимался по лестнице, почти явственно ощущая, как мне в спину смотрит черный зрачок ствола. Когда же очередь дойдет до меня? Пот струйками стекал по телу и щекотал между лопаток. Я едва сдерживался, чтобы не вынуть из рюкзака «ТТ».
По колодцу с тихим воем заскользила кабина – кто-то вызвал лифт. Труп или уже обнаружили, или сейчас обнаружат. Поднимется шум, нагрянет милиция. Оперативная бригада станет осматривать подъезд, двор, прилегающую к дому улицу, задерживая подозрительных лиц. А я очень, очень подозрительное лицо.
Я замер, прижавшись к стене, и затаил дыхание. Было слышно, как на первом этаже раскрылись створки лифта, возникла недолгая пауза, затем по ступеням неторопливо зацокали каблуки. Это женщина. Сейчас она закричит, поднимет тревогу, вызовет милицию. Сколько у меня осталось времени? Минут пять от силы?
С первого этажа не доносилось ни звука. Я не слышал скрипа входной двери. Значит, женщина еще не вышла. Что она делает около трупа? Неужели рассматривает его?
Любопытство оказалось сильнее чувства предосторожности. Я начал медленно спускаться вниз. Кроссовки соприкасались с бетонными ступенями совершенно бесшумно. Придерживаясь руками за стену, я медленно приблизился к тому месту, где лежал Лепетиха, и одним глазом заглянул за угол. Рядом с трупом никого не было. Я сделал еще шаг, проскочил мимо дверей лифта и посмотрел на лестницу, ведущую к выходу. Молодая женщина в черном коротком сарафане и широкополой шляпе сделала какое-то движение рукой у почтовых ящиков, закрыла замок-«молнию» на сумочке, похожей на саквояж, повернулась на каблуках-шпильках и быстро вышла на улицу. Я мельком увидел ее бледное лицо и ярко накрашенные губы. Откуда она вышла, из какой квартиры? Куда пошла в такое позднее время? Может быть, проститутка от клиента? Очень похоже. Вот потому она вела себя так тихо – поднимать шум ей совсем некстати.
Я опять пошел наверх. Четвертый этаж. Шестнадцатая квартира. Без семи минут полночь. Я стоял перед дверью, обитой черным ледерином, сжимая во влажной ладони связку ключей, и, подавляя в себе желание побежать вниз, выскочить из этого дома в ночь и раствориться в ней, приставил ключ к замочной скважине.
Замок, как мне показалось, слишком громко клацнул. Я стиснул зубы, мысленно матеря его. Будь что будет, отступать поздно. Зашел в темную прихожую и неслышно прикрыл за собой дверь. Приложился к замочной скважине ухом. Тихо.