Но чего он там застрял? Лена оторвалась от окуляра, помассировала веки и посмотрела на палатку. Никакого движения. Она снова прильнула к оптике. Вход в тамбур изнутри закрыт на «молнию». Что он там делает? Притаился, как мышь в норе, надеясь отсидеться до прихода группы?
Она усмехнулась. Надо же, какой хитрый! Обманул ее, обвел вокруг пальца! Сидит, как поросенок Наф-Наф, в своем утлом домике и думает, что в безопасности? А она, получается, в роли Волка? Что ж, эта роль ей нравится. Волка, тигра, черной пантеры, змеи – любого сильного и безжалостного зверя. И она скалит зубы, напрягает мышцы на когтистой лапе, щурит зеленые с перламутровым отблеском глаза…
Без пауз, одну за другой, она выпустила в палатку все десять пуль, словно нарисовала на полусферической крыше симметричную решетку – даже если бы в палатке пряталась кошка, то и она не смогла бы избежать смерти. Рваные дыры ослабили натяжку ткани, и палатка обмякла, потолок просел, лоскуты и нитки заплясали на легком ветру. Теперь палатка напоминала зияющий дырами парус фрегата после пиратского абордажа. Боковая стенка потемнела, меняясь в цвете. Она быстро впитывала в себя темно-красное пятно; это пятно, словно подражая восходящему солнцу, поднималось вверх четким полукругом.
«Счастливого полета к Млечному Пути!» – подумала Лена и, отсоединив пустой магазин, стала снова набивать его патронами. Потом тихо и неторопливо покинула позицию, поднялась на хребет скалы и по его ломаной спине прошла до обрыва.
– Хорошо бы все-таки узнать, а куда подевался наш Володечка Некрасов? – обратилась к группе Вера Авдеевна. – Мы нашего зайчика уже похоронили, а он, оказывается, здравствует.
– Хорошая примета, – вспомнил Брагин. – Теперь долго жить будет.
– Меня тоже один раз заочно похоронили, – вставил свое замечание Шубин. – Это было в Афгане, в восемьдесят пятом. Я тогда в Пули-Хумри служил…
Никому не было интересно, как Шубина хоронили заочно. Группа разбаловалась на острых впечатлениях, и теперь ее внимание могли привлечь только реальные похороны. Все слышали, как Пузырьков по телефону вызвал санитаров. Это как бы подвело черту под дебатами, и об убийце частного сыщика Талдыкина уже никто не говорил. Всех устраивало, что этот нерешенный вопрос повис в воздухе.
– Некрасов в следственном изоляторе, – сказал Пузырьков настолько спокойным и будничным голосом, что его никто не понял.
Воцарилось недолгое молчание. Шубин и Вера Авдеевна обменялись вопросительными взглядами. Элла перестала смотреть на свое отражение в зеркальце и подняла глаза на следователя. Брагин с выражением крайнего изумления взглянул на прикрытый капюшоном труп и, особенно не утруждая мозги, соединил два факта:
– Так его… по этому делу, что ли? За убийство?
В самом деле, два факта внешне так складно склеивались в причинно-следственную связь, что почти все одновременно подумали: «Как же мы раньше об этом не догадались! Некрасов замочил этого парня и пустился в бега, но его изловили и посадили в следственный изолятор».
– Нет, – поспешил вывести группу из приятного заблуждения Пузырьков. – Некрасов проходит по другому делу.
– Как это по-другому? – не поверил Брагин. – Он еще что-то натворил?
– Повторяю, – сказал Пузырьков. – Некрасов к этому убийству не имеет никакого отношения.
«Ужас! – подумала Мира. – У меня начинают дрожать пальцы, и это скоро будет всем заметно».
«Что здесь творится? – подумала Элла. – Куда я вляпалась? Дура, какая же я дура!»
– А вы не могли бы рассказать нам подробнее, за что нашего Володечку арестовали? – попросила Вера Авдеевна.
– Пока не могу. Скажу только, что он активно дает показания, и в этих показаниях фигурируют имена людей из вашей группы.
– Вы говорите такими туманными загадками! – возмутился Брагин. – Лично я с этим Некрасовым вообще никаких дел не имел.
«Мы пропали», – подумала Мира. Она медленно встала с камня, подошла к воде и уставилась на буруны. Она стала стыдиться своего лица и не хотела, чтобы его кто-нибудь видел. Свершилось то, о чем она даже думать боялась… Некрасова поймали, он дает показания. Конечно, он расскажет про Миру и Лену. Какой смысл ему молчать и брать вину на себя? Конец фильма. История любви и преступления закончилась…
И тут ее как током ударило. Лена! Она не могла не знать, что Некрасов попался. Ведь все должно было происходить у нее на глазах! Где она сейчас? Улетела в Таллин? Нет, так мог бы поступить кто угодно, но только не Лена. Она во что бы то ни стало примчится сюда, чтобы разыскать и предупредить об опасности ее, Миру. Наверняка она уже здесь! Притаилась где-то и следит за ней через объектив прицела. И Гера, не догадываясь об этом, может нечаянно попасть в зону ее видимости…
Мира медленно обернулась и тотчас встретилась взглядом с Пузырьковым. Отвернулась, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Взгляд следователя сказал обо всем. Смешно теперь изображать на лице недоумение, хлопать глазками. Надо спокойно подойти к нему и протянуть руки. Запястья у нее тонкие, наручники можно будет защелкнуть поверх рукавов штормовки… Она бы поступила так без колебаний, совершенно осознанно и с облегчением, потому как это сняло бы с ее души ставшую невыносимой тяжесть, но мысли о Гере захватили ее целиком, подчинили волю. Только бы он еще был жив! Только бы не пересеклись в лесу его и Лены тропинки!
– А мне этот Некрасов сразу не понравился, – заявила Элла. Она закончила наводить порядок на своем лице и принялась за дочку. Для начала вытерла ей платочком нос. – Мне кажется, что он карманник.
– А у вас что-нибудь пропало? – поинтересовалась Вера Авдеевна.
– Дорогая моя, – ответила Элла, глянув на женщину холодными глазами. – Если бы я рассказала вам, что у меня пропало…
– Я ничего не понимаю, – признался Брагин. – Когда этот Некрасов успел что-то натворить? Сначала наш инструктор скинул его в воду, и мы все подумали, что он утонул. А он вовсе не утонул, а сидит в следственном изоляторе… Ничего не понимаю!
– Вы сильно побледнели, – сказал Пузырьков Мире.
– Не ваше дело! – бросила она, дернув плечом.
– Вы ничего больше не хотите мне сказать?
– Ничего!
Она не могла терпеть этот скользкий тон, без усилий заползающий в душу. Лучше бы он схватил ее за волосы, да кинул на гальку, да ногу на спину и пистолет к затылку!..
«Она слишком волнуется, – думал Пузырьков. – Кажется, я чересчур на нее давлю. Чувствую финал, потому терпения – ноль. Надо внушить ей уверенность, что никто не помешает ей встретиться с биатлонисткой. Она должна уйти с берега первой. Пусть убедится, что никто за ней не следит».
«Мне ее жалко, – мысленно вздыхала Вера Авдеевна, глядя на Миру. – Она усыхает прямо на глазах по своему лысенькому. Милиция перепугала ребятишек до смерти, а им хочется любви и ласки…»