– Только не надо ко мне прикасаться! – зло произнесла Марина, когда увидела Пузырькова.

Следователь взглянул на Брагина, затем на Шубина.

– Прошу вас быть понятыми.

– Ой-е-ей! – поморщилась Марина. – Какие сложности! Вы будете меня обыскивать? Мне раздеваться?

– Марина, в чем дело? – с круглыми от недоумения глазами спросила Элла.

– Я старший оперуполномоченный уголовного розыска Мищенко, – представился группе молодой человек в джинсовом костюме. – Эта гражданка была задержана мною в тот момент, когда извлекла из-под днища своей палатки сверток и спрятала его в кармане штормовки.

– Пожалуйста, предъявите все вещи, которые есть у вас в карманах, – сказал Пузырьков.

– Нате, – игривым голосом произнесла Марина, вынула из кармана небольшой газетный сверток и кинула его себе под ноги. – Подавитесь!

Никто из группы не мог ничего понять. Пузырьков наклонился, поднял сверток, освободил его из бумаги. Это была видеокассета для любительской камеры.

– Опаньки! – вырвалось у Шубина. – Палатку, значит, нарочно подожгли?

И повисла тишина. Марина энергично жевала жвачку и смотрела в лес. Оперуполномоченный поймал взгляд Пузырькова и принес откуда-то полиэтиленовый пакет. Он опустил его на землю и аккуратно извлек из него желтую толстовку с бурыми пятнами на груди и рукавах. Марина мельком взглянула на нее и отвернулась.

– Это ваша одежда? – спросил Пузырьков.

Элла отступила на шаг и прижала ладонь ко лбу. Ей стало дурно то ли от вида крови, то ли от вида дочери.

– Ладно, не старайтесь, – сквозь зубы процедила Марина. – Это я убила Талдыкина. Пришла в палатку, когда он спал, ударила его топором по голове и скинула с обрыва в реку.

Элла вскрикнула и стала оседать. Шубин подхватил ее под мышки, но не удержал. В его руках осталась только ее курточка на синтепоне, а сама Элла, выскользнув из курточки, мягко опустилась на землю.

– Господи, – шептала она, тряся головой и изо всех сил растирая пальцами виски. – Неужели это правда?.. Это та самая кассета?.. Это из-за нее?..

– Из-за нее, мамочка, – подтвердила Марина и сделала по-детски невинное лицо. – Я хотела продать эту кассету папочке. За сто тысяч долларов. Чтобы улететь в Америку и никогда больше не видеть ваши лживые физиономии!

– Вай-вай-вай, – пробормотал Брагин и, сплюнув под ноги, отвернулся.

В Эллу вдруг влилась жизненная энергия. Она резво вскочила на ноги, шагнула к дочери, попутно оттолкнув Шубина, и вцепилась ей в волосы:

– Дрянь! Поганка! Сволочь! Ты кого продать хотела? Свою мать?..

Сыщик попытался оттолкнуть Эллу от Марины, но женщина, мгновенно переключившись на него, влепила ему пощечину.

– Отдайте мне кассету! Вы не имеете права меня шантажировать! Это противозаконно! У меня есть связи в прокуратуре, я вам устрою сладкую жизнь!

– Правильно, правильно! – весело крикнула Марина, поправляя прическу. – Покажите по телику этот ролик. А я могу прокомментировать. Может, мне за это меньше дадут?

– С меня довольно, – сказал Брагин. – Я отчаливаю! Желаю всем счастья в личной жизни!

Он подошел к своей палатке, выволок оттуда рюкзак и, закинув его на плечо, быстрым шагом устремился в лес.

– Мужики! – обратился Шубин к Брагину, но почему-то во множественном числе. – А как же наше мероприятие?

У Эллы началась истерика. Она рвала на себе волосы и рыдала.

– Разве мы с отцом тебя такой воспитали? Разве мы учили тебя подлости? Мы учили тебя всегда говорить правду. Мы учили тебя быть доброй и трудолюбивой. Мы учили тебя уважать своих родителей…

Она уже плохо соображала, что говорила.

– Ладно врать-то, – слабеющим голосом произнесла Марина. – Всю жизнь вы были обеспокоены тем, чтобы побольше наворовать друг у друга и выгодно развестись. У тебя была своя тайная сберкнижка, у папы – машины и квартиры, записанные на подставных лиц. Всю жизнь вы тщательно, по крохам, собирали друг на друга компромат. У каждого, наверное, уже по цистерне помоев. Вы ненавидели друг друга, а заодно и меня, как отпрыска своего лютого врага.

– Я любила тебя, – бормотала Элла, окосевшая от слез. – Я воспитывала тебя честной, умной девочкой… я учила тебя всему хорошему, любить людей, помогать родителям…

«Она сходит с ума, – подумал Пузырьков. – Но мне почему-то ее совсем не жаль. А вот этой жестокой девчонке помог бы, да не знаю как».

12

Гера сидел в ледяной воде уже минут двадцать, и дрожь была настолько сильной, что он стал беспокоиться, как бы спецназовцы не услышали клацанье его зубов. Когда обе «Волги», шурша колесами, неторопливо подъехали к мосту, Гера уже не чувствовал тела. Быстрее бы! Быстрее! Лишь бы хватило у него сил, лишь бы раньше времени не остановилось сердце…

Машины въехали на мост. Настил заскрипел, подрубленные опоры качнулись, но сидящие в машинах люди этого не заметили. Первая машина достигла середины, и в этот момент две бревенчатые опоры под тяжестью переломились, настил моста резко накренился, и машина, до дыма вращая колесами, стала съезжать в воду. Распахнулись дверцы, кто-то крикнул: «Все наружу!», и Гера увидел, как стали вываливаться и падать в реку люди в пятнистой форме. Они цеплялись за сломанные опоры, за торчащие бревна настила, похожие на зубья сломанной расчески. «Не утонут, – подумал Гера. – Ничего с этими амбалами не случится».

Вторая «Волга» тоже стала сползать с моста, но прижалась боком к перилам и остановилась… Гера увидел Лену. Ее кто-то выкинул из салона, и она полетела в реку вниз головой, плюхнулась в воду, тотчас вынырнула и начала отчаянно бить руками по воде… «Плыви сюда! Ко мне! Ко мне!» – молил в уме Гера. Затрещали бревна. «Волга» с раскрытыми дверями, напоминая бабочку, ухнула в воду, ударилась передком о донные камни и медленно перевернулась колесами кверху.

Течение тащило Лену прямо на Геру. Она не видела ничего и, обезумев от страха, пыталась держаться на поверхности. Мокрые волосы налипли ей на лицо, майка на спине вздулась пузырем, и казалось, что по реке плывет горбатый негр.

Она поравнялась с ним, и Гера, оттолкнувшись от камня, обеими руками обхватил ее шею. Они неслись по бурунам уже вдвоем. Лена пыталась кричать, но вода заливала ее рот, и она плевалась, кашляла, крутила головой, царапала острыми ногтями его лицо. Она боролась за жизнь, изо всех сил лезла вверх, на воздух, пытаясь подмять Геру под себя. А он почти не сопротивлялся, отдавшись воле реки, лишь мертвой хваткой сжимал шею женщины. И она вдруг поняла, что он останется с ней до конца. И сразу перестала дергаться, смирилась, закатила глаза, пытаясь в последний раз увидеть небо.

Река швырнула их с пятиметрового порога на валуны, покрутила в водовороте, протащила по донным камням, словно через жернова, без усилий оторвала друг от друга и стала играть уже с каждым в отдельности. Когда отмытые от крови трупы надоели реке, она выкинула их на берег. Туда, где на гальке остались две овальные вмятины.