– Что вы! – расчувствовался я. – Я вовсе не держу на вас обиды. Это вы меня простите за то, что я испортил ящик.
Капитан замахал руками, не принимая моих извинений.
– Нет, нет! Это вы меня простите… Кстати, должен вам сказать, что моя дочь просто влюбилась в вас!
Опасаясь, как бы генералу, который уже устал держать рюмку в руке, не взбрело в голову заставить нас с капитаном выпить на брудершафт, я встал из-за стола.
– Очень сожалею, но я должен идти.
Я был готов к тому, что генерал и капитан станут удерживать меня, насильно усаживать за стол, но они оба с пониманием отнеслись к моим словам и синхронно кивнули. Я не успел дойти до двери, как капитан позвал меня:
– Валерий Васильевич! Что касается двери каюты госпожи Дамиры, то здесь виновата моя недальновидность. Я должен был предупредить вас заранее… Словом, если у вас возникнет определенная необходимость, то запасные ключи от всех кают всегда к вашим услугам. Они в шкафчике справа от вас. Так что заходите.
Я взглянул на черный плоский ящик, закрепленный на стене, и кивнул. С этого и надо было начать, подумал я, открывая дверь. Раздался глухой стук. От удара в голову Мизин отскочил к противоположной стене и, кряхтя, стал почесывать темечко.
– Ты совсем себя не жалеешь, – посочувствовал я.
* * *
Все, кроме Алины, теперь воспринимали меня как детектива, и мое неожиданное появление на палубе у бара чем-то отдаленно напоминало появление милиционера на спекулянтской толкучке. Госпожа Дамира, увидев меня, коротким движением коснулась пальцем губ, предупреждая стоящего рядом сына, чтобы тот следил за речью. Сидевший за стойкой Мизин, завидев меня, послал воздушный поцелуй Лоре и спрыгнул с крутящегося стульчика. Даже генерал, «полирующий» банкет у капитана бокалом джин– тоника, не стал приглашать меня к своему столику, повернулся ко мне спиной и уставился в темнеющее море. Я стал на яхте человеком, которому все перестали доверять. Стелла своей неуместной услугой сорвала с моего лица маску, выставив напоказ мои намерения.
Я подошел к Лоре, которая по долгу службы была обязана меня терпеть.
– Что-нибудь хотите?
– Сок, – попросил я и посмотрел по сторонам, разыскивая Алину. На корме девушки не было, и со стаканом оранжада я пошел по палубе на нос.
Алина сидела на складном стульчике спиной ко мне и загорала под щадящими лучами закатного солнца. Теперь мне стало понятно, как ей удавалось сохранить пастельный бежевый загар – она появлялась на солнце только в утренние и вечерние часы.
Я бесшумно повернулся, быстро прошел к лестнице и спустился в коридор. Навстречу мне вприпрыжку шел Мизин. Я вынул из кармана ключи и встал у своей двери, дожидаясь, когда студент удалится, но тот замедлил шаги и остановился за моей спиной. Я услышал его шумное сопение.
– Есть информация, – сказал Мизин. – Как раз для вас.
Пришлось открыть дверь каюты и пригласить Мизина. Студент охотно зашел, заглянул за переборку, цокнул языком и сказал:
– Скромный спартанский интерьер служителя Терпсихоры.
– Ты хотел сказать, служителя Фемиды? – поправил я. – И какая у тебя есть для меня информация?
– Десять баксов, – потребовал Мизин.
– Недорого, – оценил я.
– Спрос небольшой, – усмехнулся Мизин.
– И о ком твоя информация?
– Естественно, о враче!
Я расстегнул «молнию» на барсетке.
– Надеюсь, твой товар не слишком залежалый?
– Обижаете! Свежак! Эксклюзив! – И для большей убедительности он добавил: – Интерцептор!
Мизин взял из моих рук купюру, осмотрел ее со всех сторон и затолкал в карман.
– Сегодня ночью яхта будет заправляться на греческом острове Хиос, – шепотом сказал он. – Капитан предложил врачу незаметно свалить на берег и пообещал, что сообщит об этом по рации только утром после завтрака, когда яхта отплывет от острова на двести километров. Но врач отказался. Он сказал, что сойдет с яхты либо на Кипре, либо вперед ногами и что он готовится к интервью с кипрскими журналистами, которым расскажет о неприглядных делах капитана.
– Где подслушал? – спросил я.
Мизин сверкнул золотыми зубами. Его лоснящееся бронзовое лицо напоминало бюст из музея антропологии.
– Маленькая профессиональная тайна.
– А об Алине что знаешь?
Мизин скривился и отрицательно покачал головой.
– Ничего. Мамой клянусь – чиста, как ствол автомата.
– Госпожа Дамира?
Мизин некоторое время думал, затем почесал лысую голову, исполосованную белыми черточками шрамов, и наконец ответил:
– Есть кое-что. Я знаю, что она сожгла.
– Ты изучил пепел из унитаза?
– Что вы, шеф! Я заглянул под унитаз. Она сначала разорвала эти штуки на кусочки, а потом бросила в унитаз и подожгла. Маленький кусочек упал на пол, и она его не заметила.
– Так ты же талантище! – изумился я. – И где этот твой кусочек?
– Он будет дорого стоить, – ответил Мизин, рассматривая свои ладони. – Пятнашка баксов.
– Согласен, – ответил я.
Мизин вытащил из кармана блокнот, раскрыл его и бережно вытянул из-под обложки обрывок черно-белого снимка. На нем был изображен фрагмент какого-то плоского предмета с неровными краями, покрытого замысловатыми иероглифами, а рядом с ним текст по-английски: «Gold slice with the text from Etruria. 500 years B.C. Rome». [3] Похоже на снимок музейного экспоната.
Клочок фотографии никакой ценности для меня не представлял, но пришлось заплатить. Мизин бодро спрятал деньги. Лицо его светилось азартом.
– А обо мне что знаешь? – спросил я.
Мизин изменился в лице и сделал шаг назад.
– О-о, – протянул он. – Эта информация не продается.
Я выкинул руку вперед, схватил Мизина за горло и несильно сдавил.
– Тогда подари, – предложил я.
Я не ожидал, что Мизин так здорово испугается. Он захрипел, покрылся пунцовыми пятнами и схватился за мою руку, пытаясь оторвать ее от горла.
– Ты что?! – хрипел он. – Ты что?! Пошутил я! Не знаю ничего!
Я отпустил его и, смягчая свою вину, потрепал студента по плечу.
– Извини, я тоже пошутил.
Мизин вышел. Некоторое время я сидел за столом, глядя на обрывок фотографии с этрусской пластиной, и думал о том, что моя голова забита обрывками фактов, из которых, как из битых черепков, я должен сложить большой кувшин и наполнить его смыслом. Пока вырисовывались лишь смутные контуры и наметки.