– А вы сами смогли бы поклясться?
Перестрелка колкостями между капитаном и госпожой Дамирой становилась скучной, и генерал, наверное, непременно бы уснул за столом, если бы вдруг Стелла не стукнула вилкой по чашке, и от этого звона одновременно вскинули головы генерал и Мизин.
– Это я заходила в каюту Виктора, – безвинно улыбаясь, сказала Стелла, глядя на Дамиру.
– Вы? – опешила Дамира, и ее лицо стало неудержимо деформироваться: щеки поползли вверх, глаза сузились, лоб покрылся сетью морщин, по скулам пробежали глубокие борозды. – Как… как вы посмели? – с яростью зашипела она. – Я знала, что этим кончится, но… такая низость! Такое кощунство…
– Зачем вы это сделали? – спросил капитан, чувствуя облегчение оттого, что госпожа Дамира перенацелила пламя своего гнева на девушку.
– Я забрала из каюты врача свои вещи, – ответила Стелла, посылая капитану по-детски наивный взгляд. – Разве я не имею права взять то, что принадлежит мне?
– Так это ты… – задыхаясь от гнева, прошептала Дамира, медленно приподнимаясь со стула. – Ты убила Виктора! Это ты сделала, дрянная девчонка, чтобы… я знаю, что ты у него взяла…. я все знаю…
Мне показалось, что женщина не справится с волнением и запустит в Стеллу вилкой или стулом. Торопясь предупредить этот нежелательный и неженский поступок, я тоже поднялся со стула.
– Стелла здесь ни при чем. Доктора Челеша, господа, застрелил я! – ужасаясь тому, как страшно звучат эти слова, если их произнести вслух, сказал я. – Скрывать свой поступок от правосудия не намерен. Готов понести заслуженное наказание. А потому прошу капитана немедленно предоставить мне средства связи, чтобы обо всем рассказать полиции.
Я многое бы потерял, если бы не увидел этих лиц! Каждый сидящий за столом невольно издал какой-то сдавленный звук, и в хоре получилось что-то вроде объемного вздоха облегчения. Я не ослышался – именно облегчения, словно странникам, несущим тяжелый груз, я объявил долгожданный привал, и они в одночасье сбросили все со своих плеч.
– Вы? – первой пришла в себя госпожа Дамира, обращая ко мне свое изношенное лицо – подпудренное, подтянутое, подкрашенное, словно это был разбитый донельзя автомобиль, который мошенник намеревался продать как новый. В ее глазах было больше недоумения, чем гнева; точнее, гнева не было вообще, будто бы решающее значение имел не сам факт убийства сына, а личность убийцы; моя личность, надо полагать, не вызывала у госпожи отрицательных эмоций.
– Можете не сомневаться, я!
– Это так неожиданно, – мягко, с придыханием произнесла женщина и посмотрела на окружающих, словно хотела убедиться, что это стало неожиданностью не только для нее.
Стелла смотрела на меня как на идиота. Ее красноречивый взгляд, струящийся из широко раскрытых черных глаз, не сходил с моего лица, словно девушка поставила перед собой задачу докопаться до первопричины моего тяжкого умственного недуга.
Генерал скорее всего вспомнил свое армейское прошлое; он смотрел на меня с той взвешенной смесью брезгливости, жалости и восхищения, с какой, должно быть, когда-то смотрел на пленных афганских фанатов, предпочитающих умыться собственной кровью, чем кровью свиньи. При этом он методично опускал пальцы в треугольное блюдце, извлекал оттуда маслину, отправлял ее в рот, раздевал до косточки, которую потом сплевывал в кулак, и все это он делал, не сводя с меня глаз.
Мизин внешне страдал и внешне проявлял необыкновенное участие к моей судьбе. Он смотрел на меня, как верный друг, который все сделал для того, чтобы меня спасти, но судьба-злодейка оказалась сильнее. Его собачьи брови встали домиком, глаза наполнились поволокой скорби. Несмотря на то что никто ничего не говорил, он все время крутил головой и кивал, словно принимал соболезнования.
Взгляд Алины читался не менее легко. Она была бы рада затушевать восхищение моим рискованным кульбитом, но была слишком поглощена нашим с ней поединком и за своим лицом не следила, как увлеченная любовным сериалом мать на время забывает о шалостях ребенка; и в этой негласной оценке моего поступка угадывалось неудержимое желание выкинуть что-то еще более дерзкое.
Единственный, кто не смотрел на меня, был капитан. Он не сводил с лица Дамиры победного и великодушного взгляда подсудимого, которого только что оправдал суд присяжных, и был настойчив, несмотря на то что женщина избегала зрительного контакта с ним, будто отказывалась менять свое мнение, несмотря ни на что.
Приставив стул к столу, я вышел из кают-компании под гробовое молчание присутствующих, но этому молчанию не хватало всего одного хлопка, чтобы оно взорвалось аплодисментами. Предоставив своим спутникам возможность смело обсудить мое сенсационное заявление, я вышел в коридор и, не останавливаясь, не оглядываясь, прямым курсом зашел в каюту Виктора.
Дамира не преувеличила, я тоже обратил внимание на то, что дверь была прикрыта неплотно. Ночью, когда мы с Алиной рассматривали кровавые следы, она была закрыта наглухо. Зайдя в каюту, я сразу направился к холодильнику, открыл его, скользнул взглядом по загруженным бутылками полкам и с щелчком открыл морозильную камеру. По лицу прошелся холодок, вывалилось и тотчас растаяло маленькое белое облако. Я осмотрел пустую нишу, стенки которой были облеплены кристаллами льда, напоминающими крупную соль, провел рукой по холодному и шершавому дну и нащупал то, что искал. Маленький обрывок темного полиэтилена вмерз в лед, словно осенний лист в прихваченную морозом лужу. Еще совсем недавно здесь лежал небольшой пакет. Когда Виктор выдернул его, примерзшая часть пакета осталась во льду морозильника.
Я тщательно вымыл руки с мылом после прикосновения к обрывку пакета, затем раскрыл сумку с медикаментами, которая стояла посреди стола, и стал перебирать упаковки с активированным углем, борным спиртом, глюкозой и прочими малополезными таблетками, многие из которых были просрочены.
Закрыв сумку, я заглянул в шкаф, в котором в одиночестве скучал совершенно новый костюм врача, и подумал, что Виктор успел надеть его всего пару раз. Дорожный набор Виктора завершала упаковка одноразовых бритвенных станков, которые я нашел под зеркалом в душевой.
Я вышел из каюты врача столь же незаметно, как и вошел. Едва перешагнув порог своей каюты, я вдруг услышал, как в коридоре тихо стукнулась дверь о косяк, намного более тихо, чем это мог бы сделать самый аккуратный хозяин каюты, закрывая за собой дверь. Прислонившись щекой к косяку, я выглянул в коридор ровно настолько, чтобы увидеть, как из каюты капитана вышла Алина и, беззвучно ступая по лестнице, быстро поднялась наверх, что-то прижимая к груди.
Удобный момент для посещения чужих кают, подумал я, возвращаясь к себе. Алина это тоже поняла. Интересно, что ее привлекло в каюту Эдди? Как бы Пыжик дров не наломала, соревнуясь со мной в использовании нетрадиционных методов расследования.
Я сел на стол, считая эту несколько вызывающую и пренебрежительную позу наиболее подходящей к сложившейся обстановке, и принялся ждать гостей. Первой в каюту влетела Стелла. Не дойдя до меня нескольких шагов, словно я был опасным и непредсказуемым зверем, она остановилась, отчужденно взглянула на меня и покачала головой: