С трудом контролируя себя, я схватил солдата за воротник, туго сжал и потянул к себе.
– Запомни, сука рваная, – прошептал я. – Если не выкинешь из головы эти поганые мысли, то я лично буду разбивать тебе морду в кровь. Каждое утро, ровно в семь ноль-ноль! Ты это накрепко запомни!
Киреев оторвал мою руку от своего ворота, одернул на себе куртку. Я увидел, как он осклабился.
– Чего ж не запомнить, – произнес он. – Конечно, запомню. Конечно… Только вы меня, товарищ старший лейтенант, не пугайте. Я храбрый солдат, и оружие всегда при мне. Вы это тоже накрепко запомните!
Бронетранспортер с выключенными габаритными огнями стоял у самой лестницы кемпинга, заслонив собой вход. Я услышал, как Оборин в сердцах буркнул:
– Принесла же тебя нелегкая…
Я понял, что в роту приехал Петровский.
Комбат сидел в маленькой комнатушке у радиостанции, накинув на плечи бушлат, то ли дремал, то ли читал газету, подперев рукой тяжелый подбородок. Когда мы с Обориным вошли, он исподлобья посмотрел на меня и сразу же перевел взгляд на Пашу.
– Ну что, искатели приключений, где банда?
Оборин, будто не услышав вопроса, поставил в угол автомат, стянул с себя безрукавку, сел на топчан, вытянув ноги, и закрыл глаза.
Не меняя позы, комбат негромко прорычал:
– Я не слышу доклада, Оборин! – И снова быстрый взгляд на меня.
– Банда Джамала ликвидировала сама себя. Так что нашего вмешательства не потребовалось, – ответил Оборин.
Комбат минуту молчал, постукивая карандашом по столу. Потом изо всей силы громыхнул по нему кулаком.
– Когда кончится вся эта поебень?! Когда разведрота станет заниматься боевой работой, я спрашиваю?! Когда ты перестанешь корчить из себя миролюбца??
Он поднялся из-за стола, стал ходить по комнате, тиская шею.
– Где этот юный полководец, черт побери?.. Ну, этот… Железко?
– Если ты не сменишь свой тон, – спокойно сказал Оборин, – разговор наш закончится.
– Видал, как с комбатом разговаривает? – процедил Петровский, кивая мне. – Тон ему мой не нравится! А мне не нравится, что здесь сюсюкают с врагами, в жопу Джамала целуют, а я должен оправдываться перед начальством, почему в третьей роте нет результатов… Кто тебе разрешил вести переговоры с главарем бандформирования, Оборин? Кто дал тебе право за спиной Советской страны заводить дружбу с предателями и убийцами?
«Откуда он об этом узнал?!» – пронеслось в моей голове.
– Это мы убийцы, Петровский, – глухо ответил Оборин. – Мы…
У меня даже в глазах потемнело. Лучше бы Паша молчал.
– Что?!! – взревел комбат. – Ты что несешь, бля?!! Ты отдаешь себе отчет?!!
Не знаю, чем бы это кончилось, если бы в комнате не объявился Железко.
– Вызывали, товарищ майор? – радостно поинтересовался он.
– Ответь мне, Железко, какого черта ты доложил о банде дежурному по дивизии? – спросил Петровский, барабаня пальцами по столу. – Кто тебя тянул за язык? Понятно, мне позвонил, но туда зачем? Ты понимаешь, что мотострелковый полк на ноги поднят!
Железко растерялся, щеки его зарделись, и, заикаясь, он ответил:
– Но я ведь не знал, что у них случилось…
– Ну вот, – комбат развел руками, – святая наивность! Он не знал! Что ты передал ему, Оборин?
– Со мной на связь выходил не командир роты, а сержант Сафаров, – поторопился сказать Железко. – Он сообщил, что рота следит за группой Джамала, я так и в журнале записал… А потом Сафаров сказал, что следующий сеанс связи – через двадцать минут. Но капитан Оборин на связь не вышел и на мой позывной не отвечал. Тогда я решил доложить об этом оперативному дежурному.
– Это правда, Оборин?
– Да.
Петровский, стоя перед столом, двигал плечами, руками, будто в нем разожгли костер.
– Пошел вон! – приказал он Железко и снова повернулся к Оборину. – Нет, это, бля, не война. Это фуйня какая-то! Я просто медленно шизденею тут с вами!! Ну, вот ответьте мне, военные, что я теперь доложу командиру дивизии? Вот он позвонит с минуты на минуту, и что я скажу?
– Что было, о том и доложишь, – ответил Оборин.
Комбат скрипнул зубами.
– Понимаешь, Паша, это только я могу слушать твою бредятину про всяких джамалов, хуялов, поебалов, а комдив спросит о результате! Ему нужны пленные и трофеи, ему цифры нужны! Понимаешь, ци-фры!
– Командир дивизии знает о моей договоренности с Джамалом.
– Ну ты посмотри на него! – возмутился комбат. – Что за пьяный базар? Командир дивизии знает… Паша, хрен ты моржовый, командир дивизии знает, что афганская колонна сожжена сегодня у Черной Щели! Вот что он знает! А я знаю, что это твоего Джамала рук дело!
– Джамал здесь ни при чем. Ты либо заблуждаешься, либо врешь.
Комбат замер на месте, широко расставив ноги и сунув руки в карманы.
– Оборин, ты дурак или трус? Никак не пойму. Или просто подонок? Кругом гибнут люди, лучшие наши люди, гибнут под пулями душманов, а ты, утирая сопли, даешь банде возможность спокойно уйти. Вот скажи, если я сейчас врежу тебе по харе – ты мне ответишь или нет?
– А ты догадайся.
– В общем, так, – процедил Петровский, наверняка догадавшись, как поступит Оборин. – С меня хватит! Я пишу рапорт командиру дивизии. Пусть сам разбирается с тобой… Ты у меня уже в печенках сидишь!
Он ходил широкими шагами по комнате, заложив руки за спину.
– Ну а ты что скажешь, Степанов? Что молчишь? Не хватило смелости открыть огонь?
Я вдруг неожиданно для самого себя ответил:
– Если бы я открыл огонь по безоружным людям, товарищ майор, то, наверное, перестал бы себя уважать.
– Ух ты! – Комбат остановился и с любопытством посмотрел мне в глаза. – Еще один рыцарь… Ну тогда ответь мне, о благороднейший, что помешало тебе арестовать бандитов и отвести их в ХАД? А? Не слышу ответа!
– Они для того и прятали свое оружие, чтобы не попасть в ХАД, – за меня ответил Оборин.
Петровский поморщился и замахал рукой.
– Все, хватит!.. Степанов, слушай боевой приказ: сейчас вместе с Железко берешь взвод и едешь на развилку дорог перед Бахтиараном. Оттуда по тропе вверх – Железко знает – и без лишнего шума вылавливаешь всех этих «друзей». Если окажут сопротивление – расстреливать на месте. Сколько бы ни взял – всех сюда. И я вам покажу, как должен поступать в отношении бандитов офицер-разведчик.
Петровский начал разминать кулаки и щелкать костяшками пальцев. Говорить с ним о чем-либо уже не имело смысла.
Я вышел в коридор, чувствуя огромное облегчение, пробежал по нему, бряцая снаряжением, зашел в комнату Оборина и, не включая света, рухнул на койку. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, и слушал, как Железко строит взвод, как солдаты топают тяжелыми ботинками по коридору. Из открытой балконной двери тянуло прохладным сквознячком с рыбьим запахом озерца. Я вдыхал его всей грудью и прислушивался к едва уловимым чувствам, складывающимся во мне. Мне начинало казаться, что я падаю в черную бездну и вся комната вращается вокруг меня, увлекая за собой табуретки, тумбочки, стены, лоджию. Не расплескиваясь, словно залитое в аквариум, помчалось по кругу озеро; как декорация в театре, тяжело поехали горы, шоссе, бронетранспортеры; и склонились надо мной, взявшись, как в танце, за руки, бородатые смуглолицые люди…