— Быстро, гадчо, вытяни одним рывком!
Это была Эсмеральда, и я знал, что она имела в виду меня. Я схватил один из платков, обвязал узел вокруг железного наконечника и потянул со всей силой. Это вывело меня из равновесия. Я упал спиной на землю и больно ударился затылком о деревянную скамью. Пара нищих захихикали. Это не задело меня — в руке я держал роковую стрелу!
Когда я поднялся, Шари превратилась в танцующего дервиша. Ее руки летали вверх и вниз, пока она смазывала раны Колетты маслом и мазями из своих баночек и бутылочек, напевая монотонные заклинания, которые, если кто и мог понять, так только цыгане. Наконец, она утомленно замолчала и приказала наложить Колетте плотную повязку. Эсмеральда подошла и взяла это на себя. Она стянула перевязку так сильно, что я испугался, как бы она не сломала ребра Колетте или же не сдавила бы дыхания.
Молодая цыганка заметила мой напуганный взгляд.
— Я знаю, что делаю, гадчо. Уже много раз я перевязывала моего отца, и он до сих пор жив, как вы видите.
Когда она и Шари закончили, Колетта не подавала никаких признаков жизни. Только когда я совсем пристально смотрел, то я различал, как легко поднимается и опускается ее нежная грудь и мелко дрожат крылья носа.
— Она спит сном, в котором переходит через гору решения, — сказала Шари. — Если она поднимется на одну сторону, то путь отведет ее в царство мертвых. На другой стороне она найдет жизнь.
— Когда… — закашлял я и осекся, так и не закончив вопрос.
— Вы узнаете об этом, рай, если она откроет глаза, — Шари собрала свои снадобья и засунула их снова за пояс. Прежде чем старуха покинула таверну, она бросила последний взгляд на пациентку. — Оставьте ее здесь, пока не наступит момент решения. Ей нужен покой:
Клопен ударил плетью:
— Вы слышали это, покончить с пьянством! Заработайте лучше пару грошей. Идите на улицы, протяните руки и ноги, станьте слепыми и глухими и по возможности — богатыми!
Только против воли нищие выбрались из сумрачного подвала на дневной свет. Близкое вино было им милее, чем неизвестная перспектива на туго набитый кошелек. Когда их король ушел, он зажал под мышкой винный бурдюк и притянул к себе свою рыжеволосую подругу.
— Мы теперь не можем ничего больше сделать для девушки, — сказал цыганский герцог и попросил нас следовать за ним в его лагерь. Двое из его людей остались со спящей, с которой я расстался с тяжелым сердцем.
Телеги и арбы, которые служили как транспортом, так и местом для сна, выстроились полукругом у старой городской стены и отделили лагерь цыган от остальной части Двора чудес У одних навесы были затянуты тентом, у других сделаны из досок. Проходя по оборонительным укреплениям, я заметил пару вооруженных людей, которые дремали, как бы безучастно прислонившись к повозкам. Но оказалось, что их глаза открыты, чего меньше всего можно было ожидать при столь расслабленных позах. Их взгляды следили за каждым нашим движением и воспринимали незаметные жесты герцога как немые приказы. Вийон, оба итальянца и я не были опасны, поэтому часовые снова приняли расслабленное положение, пожевывая соломинки и позевывая — больно приятным был день.
Движением руки Вийон указал на часовых.
— Вы, похоже, не доверяете королю нищих, вашему союзнику, герцог.
— Я доверяю ему, так же как он — мне. Ставка в нашей игре слишком высока, чтобы допустить любую оплошность. Кроме того, королевским стражникам может прийти в голову больше не церемониться с убежищем.
Ужасное рычание раздалось по всему лагерю и заставило нас оцепенеть. Позади пестрой палатки возникло огромное существо, которое ходило на двух ногах и все же выглядело иначе, чем человек. Медведь, минимум на две головы выше чем рослый мужчина, пошел в нашу сторону на своих коротких, по сравнению с остальным мощным телом, ногах. Железное кольцо с цепью висело на его шее, словно медведь только что вырвался из темницы забвения. Никто не держал крепко цепь, и я не чувствовал себя способным на такое. Мы все посторонились перед бестией, которая издавала глухое рычание и, проходя мимо, задела тяжелый четырехколесный фургон, который стал сильно раскачиваться во все стороны. Медведь стоял прямо перед нами, обдавая нас облаком гнилого дыхания. Непроизвольно я схватился за кинжал, который мне дал Леонардо.
Карликовая фигура с телом ребенка и морщинистым лицом старого мужчины проворно, как ласка, метнулась к медведю, поймала болтающуюся цепь и всем своим весом повисла на ней. Я ожидал удара лапой, который отбросит коротышку, словно оторванный бурей лист, но медведь без сопротивления позволил поставить себя на четыре лапы и, похоже, даже испытывал страх перед этим карапузом. Последний усмирил медведя знакомым приемом на цыганском наречии и обратился к нам, когда зверь уже не рыпался:
— Простите эту неприятность. Рыба, которой я хотел накормить Золтана, оказалась немного протухшей, вот почему он вырвался от меня.
— Тогда это твоя ошибка, что ты дал ему убежать, Рудко, — возразил Матиас. — Все равно, Золтану следует знать, как нужно себя вести. Если он еще раз испугает наших гостей, я сделаю из его шкуры теплую шубу для Эсмеральды, а из его жира — горючее для наших ламп!
— Да, герцог, да я скажу ему, — Рудко потянул цепь, и большой медведь послушно потопал за ним.
— Рудко легко находит общий язык с животными, — сказала Эсмеральда. — Он даже дрессировал мою козу Джали.
Матиас подвел нас к большой телеге с. ярко раскрашенным дощатым строением, которая стояла относительно свободно от других повозок по середине цыганского лагеря. Я тут же отгадал, что это было его прибежище. Эсмеральда поднялась первой по узкой лестнице и открыла низкую дверь.
— Заходите, мой союзник, — сказал Матиас Вийону. — Нам нужно покумекать кое о чем важном и непростом.
Когда я захотел последовать за Вийоном, рука герцога преградила мне путь.
— Это дело с глазу на глаз.
— Но она будет присутствовать, — сказал Вийон, указывая взглядом на Эсмеральду.
Матиас кивнул:
— Она моя дочь. Вийон показал на меня:
— А он — мой сын.
Теплое чувство, смесь гордости и склонности охватило мной при этих словах.
— О, — произнес лишь герцог, пропуская меня. — Возможно, это хорошо, что ваш сын примет участие в совете.
Вийон взглянул на итальянцев.
— Томмазо, вы раздобудете пару одеял и принесете их Колетте. Вы, Леонардо, идите в фургон, — когда он перехватил удивленный взгляд цыгана, то добавил:
— Леонардо имеет не меньше прав, чем Арман, к тому же у него умная голова.
Слова смутили меня, и я спрашивал себя, переходил ли Вийон Альпы во время своих ранних странствий. С другой стороны, Леонардо сам рассказывал мне, что его отец был итальянским нотариусом.