Я рассказал ей все, и Корнелия вдруг задала мне вопрос, которого я ждал:
— Корнелис, а что значила для тебя Луиза ван Рибек? Тебя ведь ужасно потрясла ее гибель.
— Я и сам все время спрашиваю себя об этом, — не скрывая правды, ответил я. — Луиза была женщина красивая, умная. Разумеется, ее гибель не оставила меня равнодушным.
— Ты говоришь о ней с такой нежностью, не всякий мужчина говорит так даже о любимой жене.
— Участь Луизы в самом деле оставила глубокий след в моей душе.
— Только ее участь?
Смахнув непокорную прядку со лба, Корнелия сидела и, испытующе глядя на меня, ждала ответа. Я понимал, что она неспроста допытывается, но мне не хотелось ни разочаровывать ее, ни лгать ей. Эта девушка ничего подобного явно не заслуживала.
— Нет, не только участь ее, — не стал кривить душой я. — Такая женщина кому угодно могла вскружить голову. Даже не прилагая для этого особых усилий.
— Корнелис, скажи мне, а как бы ты поступил по отношению к ней, не погибни она этой ночью?
— Не знаю, что тебе и сказать, но мне кажется, ты для меня важнее.
— Ты сказал «мне кажется» ради того, чтобы не расстраивать меня?
— Нет, совсем не поэтому. Просто Луиза относилась к тому типу женщин, которые очень многих мужчин лишают разума. Ты же из тех, с кем можно спокойно и счастливо жить всю жизнь.
Она долго смотрела на меня, и мне стало не по себе от ее взгляда. Я вдруг показался себе жутким подлецом, предателем. И не по причине моей откровенности. Чувства к Луизе казались мне теперь актом предательства по отношению к Корнелии. И я был достоин наказания.
— А как нам с тобой теперь быть? — после долгой паузы спросила Корнелия.
— Это… — Я сглотнул застрявший в горле комок. — Это тебе решать.
Она кивнула:
— Я об этом подумаю.
Ответ не удовлетворил, но и не разочаровал меня, и я тут же дал себе клятву никогда больше не расстраивать Корнелию.
Я решил отправиться в ратушу — заявить о похищении, жертвой которого стал, а заодно и о похитителе. Конечно, мои шансы уличить ван дер Мейлена были ничтожны, но Корнелия настояла, чтобы я хотя бы попытался. Я очень рассчитывал на помощь инспектора Катона, поскольку он знал меня и мог поверить, что не я убийца охранника Баса.
Я уже собирался выйти из дома, как открылась дверь и в дом вошла Ребекка. Вместе с экономкой появились двое мужчин, один из них худощавый, с темной ухоженной бородкой. Инспектор Катон.
Иеремия Катон в знак приветствия снял шляпу с голубыми перьями и без тени улыбки посмотрел на меня. Взгляд его спутника, совсем еще молодого человека с выбивавшимися из-под скромной темной шляпы соломенно-желтыми волосами, тоже не сулил ничего хорошего. Катон представил его как своего помощника Деккерта.
Я, в свою очередь, представил Катону Корнелию.
— Вы словно угадали мои намерения, господин инспектор. Я уже собрался к вам сделать заявление.
— Как я вижу, сегодня, день заявлений, — с невозмутимым видом ответил Катон. — На вас сегодня тоже заявили.
— То есть как? — недоверчиво переспросил я. — Любопытно, кто же и в чем меня обвиняет.
— Вас обвиняют в том, что сегодня ночью вы незаконно проникли в дом купца Мельхиора ван Рибека на Принсенграхт, где, угрожая хозяину расправой, подожгли дом.
Все это говорилось таким тоном, словно речь шла о сущей безделице вроде украденного на рынке яблока или выбитого стекла. Однако пол тут же ушел у меня из-под ног. Привалившись к стене, я покрылся холодным потом. Перед глазами вновь встали события ужасной ночи: мокрая парусина, пылающий дом ван Рибека, мои отчаянные попытки спасти Луизу. И страшные слова брандмейстера о смерти Луизы. Как мог я поджечь дом, если в тот момент, связанный по рукам и ногам, валялся в подвале увеселительного заведения на Антонисбреестраат?
— Кто? Кто меня в этом обвиняет? — задыхаясь от возмущения, спросил я.
— Некая Беке Моленберг, кухарка в доме ван Рибека, ей удалось спастись.
Я уже слышал о кухарке по имени Беке. И тут же вспомнил, где и когда. Луиза пришла на нашу с ней первую встречу, переодевшись служанкой, и тогда еще похвасталась, что перехватила наряд у кухарки Беке. И, что еще врезалось мне в память, не бесплатно, а за воистину царское вознаграждение в целый гульден.
— Так вы признаете, что минувшей ночью были в упомянутом доме на Принсенграхт? — допытывался Катон.
— Признаю, — машинально ответил я, обдумывая, кому и зачем понадобилось предъявлять мне столь чудовищное обвинение.
— Потому что, если потом надумаете отпираться, только себе навредите. У вас ожог на щеке, и он говорит сам за себя. К тому же, кроме свидетельства Беке Моленберг, мы располагаем и показаниями двух помощников пожарных, знающих вас по «Черному псу». Они видели вас на месте происшествия.
— Место происшествия, по-видимому, не совсем верное определение, — вмешался Деккерт. — В огне погибла вся семья ван Рибек: сам купец Мельхиор ван Рибек, его жена и дочь, кроме них — служанка по имени Юле Бломсед. Так что уместнее будет назвать это местом преступления.
— Разумеется, вы правы, Деккерт, — заверил его Катон и снова повернулся ко мне: — Корнелис Зюйтхоф, признаете ли вы, что подожгли дом?
— Нет! Я не имею к пожару никакого отношения!
На лице инспектора Катона появилось страдальческое выражение.
— Но только что вы сами говорили, что были на Принсенграхт. Я уже не говорю об ожогах. Почему же вы сейчас, явно во вред себе, отрицаете только что сказанное?
— Я был возле дома во время пожара, но не я этот пожар устроил! Напротив, я прибежал на Принсенграхт, когда дом ван Рибека уже полыхал как свечка. Я хотел предотвратить беду.
Катон покачал головой:
— Простите, но я что-то вас не понимаю.
— Я готов вам все объяснить, но в двух словах об этом не расскажешь. Давайте присядем, и я расскажу вам по порядку все, что приключилось со мной минувшей ночью.
Пройдя в гостиную, мы уселись за большим столом. Корнелия принесла нам пива, и я стал рассказывать им свою историю, которая, судя по лицам наших незваных гостей, показалась им до неправдоподобия ошеломляющей. И все же я, не обращая внимания на их скепсис, рассказывал, стараясь не упустить ничего. В конце концов, только это мне и оставалось.
— Все это звучит очень и очень странно, — резюмировал Катон, когда я умолк.
— Не только странно, а даже, пожалуй, абсурдно, — высказал свое мнение Деккерт. — Не верю ни единому слову, все ложь от начала до конца.
— Ну, я воздержался бы от столь категоричных выводов, — не согласился со своим помощником Катон. — Я немного знаю господина Зюйтхофа и его склонность попадать в переделки.