Отерев пот со лба, я придал лицу безмятежное выражение и направился в гостиную. Корнелия как раз поднималась, прощаясь с доктором ван Зельденом.
— Доктор смог быть чем-либо полезным? — стараясь говорить как можно уважительнее, спросил я.
— Нет, если речь идет о местопребывании отца. Но для меня было большим облегчением вновь спокойно обсудить все с ним. Доктор ван Зельден проявил ко мне сочувствие, предложив помощь, если в этом будет нужда.
Я повернулся к хозяину дома:
— Весьма любезно с вашей стороны, доктор ван Зельден.
— Не стоит об этом, — ответил он и перевел взгляд на Корнелию: — Госпожа ван Рейн, вы можете полностью рассчитывать на меня и обращайтесь в любое время, как только в этом возникнет необходимость. — Доктор медленно повернулся ко мне: — Это же относится и к вам, господин Зюйтхоф.
От взгляда и тона, каким это было сказано, мне стало не по себе. Я невольно подумал, что он каким-то невероятным образом прознал о моем тайном визите в его «святилище», и лихорадочно стал соображать, уж не наследил ли я там. Впрочем, если даже и так, первым подозреваемым стало бы то самое очаровательное розовощекое создание, которое сейчас провожало меня и Корнелию до дверей.
Затащив Корнелию в близлежащий винный погребок, я заказал два стаканчика крепкого красного вина. После внушительного глотка я поведал девушке о страшной находке в доме ван Зельдена.
Она устремила на меня недоверчивый взор синих глаз:
— Человек в растворе, говоришь? Покойник?
— Да, да. Плавает в растворе, будто рыба.
— Для чего это понадобилось ван Зельдену?
— Знаешь, я тоже задаю себе этот вопрос. К тому же этот покойник…
Судорожно сглотнув, я понял, что большего сказать ей не в силах.
— Что — покойник? Корнелис, ты уж не мучай меня, договаривай, раз уж взялся.
— Это твой брат, — с трудом выдавил я.
Лицо Корнелии побелело как мел. Она молча смотрела на меня, не в силах поверить в услышанное.
— Титус? Этого не может быть! — в ужасе прошептала она.
— Это он. Я не лгу, все так и есть. И вполне сочетается с моей первой находкой в церкви Вестеркерк. Так что собачьи кости в гробу Титуса не просто злая шутка тех, кто надумал поживиться, раскапывая чужие могилы. Титуса с самого начала не стали класть в гроб. На теле его ни малейших следов разложения. Так что они и не думали хоронить его. Но в гроб надо было что-то положить, иначе конец их замыслу.
— Но… но что ван Зельден задумал делать с телом Титуса?
— Я тоже ломаю себе голову над этим.
Корнелия, вскочив, стала набрасывать на себя накидку.
— Куда ты? — спросил я.
— К твоему инспектору участкового суда Катону. Надо сейчас же рассказать ему обо всем. Пусть они приедут в дом ван Зельдена и полюбуются, что там творят с телом несчастного Титуса!
Я осторожно удержал девушку и усадил ее на деревянную скамью.
— Нельзя этого делать. Ведь ван Зельден наверняка знает, где сейчас твой отец. И под давлением не скажет ни слова. Я сам пойду к Катону и постараюсь убедить его проследить за ван Зельденом. Может, он и выведет нас на след мастера Рембрандта.
Корнелия с надеждой посмотрела на меня. И тут все накопившееся прорвалось на волю. Девушка бросилась мне на грудь и разрыдалась. Я нежно поглаживал ее по волосам. Трудно видеть, как дорогое тебе существо заходится от отчаяния. Но необходимо было дать ей выплакаться.
Не обращая внимания на любопытные взгляды посетителей погребка, я терпеливо ждал, когда Корнелия успокоится.
Несколько минут спустя она вытерла слезы.
— Ты веришь, что отец на самом деле мог увидеть на улице живого Титуса? — спросила она.
— Вот уж чего не знаю — того не знаю, — признался я. — Но если такое произошло, то наверняка в руках ван Зельдена ужасное и могущественное оружие — способность возвращать к жизни умерших.
28 сентября 1669 года
На следующее утро я отыскал Катона в ратуше и рассказал ему о виденном днем раньше в доме ван Зельдена, связав все с обнаруженными в церкви Вестеркерк собачьими останками. Инспектор терпеливо выслушал меня, ни разу не перебив, и полностью был согласен со мной в том, что в данный момент арестовывать ван Зельдена преждевременно. За ним необходимо тщательное наблюдение — таково было мнение инспектора.
Простившись с Катоном, я направился на Дамрак нанести визит Охтервельту. Поскольку его симпатичная дочурка на тот момент отсутствовала, мне ничего не оставалось, как вручить прикупленный мною букет тюльпанов папаше.
Торговец с неподдельным удивлением взглянул на цветы.
— Чего это вас угораздило явиться сюда с цветами, Зюйтхоф? Уж не собрались ли вы посвататься к моей дочери?
— Пока что справляюсь с соблазном, — с улыбкой ответил я. — А букет этот передайте вашей дочери, когда она вернется, и скажите, что он от ее тайного воздыхателя.
— Почему от тайного? — недоуменно подняв брови, спросил Охтервельт.
— Потому что женщины питают слабость к знакам внимания со стороны тайных воздыхателей. Да и вообще, подарок поднимет Йоле настроение, она от этого станет еще симпатичнее, хоть и так очень красива. И кто знает, может, недалек день, когда вам и впрямь придется беседовать с тем, кто явится сюда свататься.
— От души надеюсь, что он будет мало походить на вас, — пробурчал Охтервельт, кладя букет поверх стопки книг.
— А чем же я вам не угодил?
— Тем, что мне в последнее время о вас много дурного довелось услышать. В Распхёйсе побывали по подозрению в поджоге дома ван Рибека. Молодой господин де Гааль на днях зашел ко мне занести корректуру второго издания книги его отца. Так вот, он пышет ненавистью к вам, желает на вашу голову всех напастей.
— В это я готов поверить. Я знаком с молодым господином де Гаалем. Мы познакомились в Распхёйсе.
Охтервельт уставился на меня, будто увидел перед собой давным-давно вымершую диковинную птицу, но от дальнейших расспросов воздержался.
— А сейчас как ваши дела?
— Как видите, здравствую, и не в сыром подвале Распхёйса. Вероятно, все потому, что я ни в чем не виновен.
— Ни в чем не виновен, говорите? Ха-ха-ха! Кто это в наши времена может считать себя ни в чем не виновным?
— Это совершенно иной вопрос, — ответил я и устремил взгляд в окно. — Скажите, господин Охтервельт, а что, ваш знакомец и партнер господин ван дер Мейлен надумал прикрыть свое дело, да?
— Вы бы его самого лучше спросили.
— И рад бы, да вот только нет его в Амстердаме. Выехал, а куда и зачем, никому не сказал. Может, вы хоть что-нибудь знаете?