Судорожно глотнув, владелец антикварной лавки произнес:
— Понимаю, что многое из того, что мы считаем истинной верой, в ваших глазах преступные деяния. Но мы готовы отвечать за них перед Высшим Судьей, и только перед ним, сколько бы вы ни предавали нас вашему суду. И я прошу вас вот о чем: проявите снисхождение к моей дочери. Это я привел ее к жерардистам. Да, она регулярно посещала наши богослужения, но она молода и не ведает ничего о наших тайных планах.
— Помогите нам, и тем самым вы поможете и ей, — убеждал торговца Катон. — Что вам известно о лазури и о том, где жерардисты хранят ее запасы? Где, по вашему мнению, они скрывают дочь Рембрандта Корнелию?
Охтервельт перевел взгляд на Йолу, потом снова на нас. Было видно, что он разрывается между любовью к дочери и клятвой, данной жерардистам. Наконец Охтервельт с видимым усилием проговорил:
— Мне известно только, что де Гаалю принадлежат здания портовых хранилищ. Он использовал их в наших целях. Но я не могу с определенностью утверждать, что там он хранит и запасы этой краски или оружие для восставших.
— Нам, разумеется, известно об этих складах. Мы уже обыскали их, но это ни к чему не привело, — сказал Катон, обращаясь скорее ко мне, чем к Охтервельту. — До сих пор мы не обнаружили ничего, кроме пары ящиков с призывающими к мятежу листовками да молитвенниками. Ну, может, еще пару бочонков пороху в придачу.
Внезапно распахнулась дверь в лавку. Мне показалось, что это ветер, но на пороге появились четверо молодых людей. Все они коротко приветствовали Катона. Это, судя по всему, было затребованное инспектором в ратуше подкрепление.
Я повернулся к Охтервельту:
— Вы в самом деле не знаете, где может быть Корнелия? Хотя бы намекнули, что ли.
— Нет. — По несчастной физиономии торговца я видел, что он не лжет. — Да, признаю, я жерардист. Но я никогда не принадлежал к руководящей верхушке, посему в тайны меня не посвящали. Увы, я ничем не могу помочь вам, господин Зюйтхоф.
Катон отдавал распоряжения своим людям:
— Вы двое сейчас же отведете вот этого господина и его дочь на допрос в ратушу. Деккерт поставлен в известность. А вы обыщете лавку и их жилище. Обращайте внимание на самые на первый взгляд незначительные вещи — они могут нам помочь.
Девушка, выходя, повернулась ко мне, и я заметил в ее глазах виноватое выражение. Я кивнул ей, желая хоть как-то приободрить, но меня самого впору было утешать.
— А мы? — спросил я инспектора. — Чем мы с вами займемся?
— Например, будем присутствовать при обыске у Охтервельтов, — предложил Катон. — Или у вас на сей счет имеются другие идеи?
— Вполне может быть, что имеются, — ответил я, подумав. — Не знаю, окажется ли это полезным, но попытаться, я полагаю, следует.
— Ну, что там у вас, Зюйтхоф? Выкладывайте уж!
Антонисбреестраат также выглядела пустынной, если не считать нашего экипажа да какого-то бедолагу, который наперекор ветру брел куда-то по своим делам. Ни души не было и у входа в «Веселого Ганса». Да и откуда им взяться в послеполуденный час? Рановато для увеселений.
Когда мы выходили из экипажа, возница крикнул нам:
— Лошадь от этого урагана совсем спятила. Надо бы поехать да распрячь ее. Пусть малость отдохнет.
— Ну и езжайте себе, — ответил Катон. Ветер смешно растрепал шевелюру инспектора. — Как-нибудь уж обойдемся.
Благодарно кивнув, кучер поехал в направлении ратуши, а мы двинулись ко входу в заведение. Катон немилосердно замолотил кулаками в толстую дверь, пока уже известный нам кабатчик не приоткрыл ее.
— Мы еще не открылись, — рявкнул он и собрался притворить дверь.
— Нас это не касается, — холодно ответил Катон. — Вы нас не узнаете?
— Ах, так это вы! Опять надумали повидать Каат?
— Вы угадали.
— Ну, тогда входите, — недовольно наморщив лоб, сквозь зубы процедил кабатчик, впуская нас. Наш визит явно не пришелся ему по душе.
Он провел нас на верхний этаж, где я невольно бросил взгляд на висевшие в коридоре картины. Все те же безобидные и бесцветные сюжеты. Я спросил себя, повезет ли нам здесь на этот раз больше, или же вновь придется уходить от Каат Лауренс несолоно хлебавши.
Кабатчик позвал владелицу, женщина отозвалась из отдаленной комнаты. Мы вошли в уютное помещение. Серебряные подсвечники на столе, писанная маслом картина на стене. Да, кому вздумается позабавиться здесь с девочками, тот должен выложить пару гульденов в карман Каат Лауренс. Сводня и сегодня была в скромном платье, вместе со служанкой она занималась уборкой постели.
— Пусть служанка выйдет, у нас к вам неотложный разговор личного характера! — требовательно произнес инспектор Катон. — Вас он тоже не касается, — бросил он продолжавшему торчать в дверях кабатчику.
Каат Лауренс выжидательно смотрела на нас, изо всех сил стараясь скрыть волнение. Я заметил, как сводня пару раз судорожно глотнула, изредка бросая взгляды на дверь.
— Наверняка вам понятна цель нашего прихода, — начал Катон.
— Совершенно непонятна, но надеюсь, что вы ее мне объясните.
— Ваш приятель ван дер Мейлен мертв, — хладнокровно произнес инспектор.
— Да что вы говорите! Как же это случилось? Из-за этого урагана?
— Ураган тут ни при чем. Он выпал из окна одного из домов в квартале Йордаансфиртель, где раньше у него была антикварная лавка. Вам-то уж точно известно, что у него там было, так сказать, второе пристанище.
— Ничего мне об этом не известно, — ответила сводня как-то слишком поспешно. — Я вообще с трудом понимаю, о чем вы говорите.
Тут решил вмешаться я.
— Сомнительно, чтобы вы не понимали. Напротив, вы прекрасно нас понимаете.
— Ах, это снова вы. Художник, если не ошибаюсь. Зачем же вы сегодня явились? Уж не похитили ли вас опять?
Вместо меня ответил Катон:
— Попытались было. Но теперь, в отличие от прошлого раза, тому есть неоспоримые доказательства. Как и тому, что вы, госпожа Лауренс, также имеете отношение к жерардистам. Какое именно — еще предстоит выяснить. И если вы не будете запираться, суд обязательно примет это во внимание. Так что выкладывайте все, что вам о них известно, тогда, возможно, вообще не будете привлечены к суду.
Каат Лауренс некоторое время молчала, глядя перед собой.
— Те, о которых вы тут говорите, мне незнакомы. Я даже не слышала ни о каких жерардистах, как вы выражаетесь. Обвинять вы меня можете сколько угодно, но извольте представить доказательства. И суд от вас их потребует. Так что лучше уж оставьте меня в покое!
Формально трудно было возразить ей, и мы как побитые собаки покинули заведение. Едва мы оказались за порогом, как я дал волю чувствам, всласть побранившись.