– Доверьтесь им! Возможно, люди из Борго-Сан-Пьетро – единственные, кто может еще помочь этой девушке.
– И это говорит человек, который только что готов был оплакивать ее? – удивился я.
– Я не могу это точно объяснить, но люди из Борго-Сан-Пьетро обладают удивительным даром. Как-то я присутствовал при родах в этой деревне. Меня привезли, потому что ребенок был в неправильном положении и не хотел выходить на свет божий. Я смог вытащить ребенка, но мать умерла от изнеможения. Я удалился из комнаты и удивился, когда вскоре туда вошли люди, прямо как сейчас. Тогда тоже присутствовали и синьор Кавара, и, конечно, синьора Стораро. Через четверть часа они вышли и сообщили, что роженице уже лучше. Конечно, я тотчас же вошел в комнату и увидел, что они оказались правы. Я до сих пор не могу это объяснить.
Риккардо сочувствующе взглянул на него.
– Может быть, вы просто ошиблись, приняв роженицу за мертвую.
– Да, вероятно, – ответил врач, но по выражению его лица было видно, что он так не думает.
«Воскресить мертвую к жизни, – мысленно говорил я себе, – в это даже я не поверил бы, как бы страстно ни желал этого. Но, возможно, в той женщине, о которой рассказывал врач, еще теплилась жизнь. И, судя по всему, этой жизненной искорки хватило, чтобы разжечь новый костер». Сейчас я надеялся, что с Марией случится нечто подобное.
Когда вход в палатку распахнулся и из нее начали выходить жители Борго-Сан-Пьетро, у меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Люди выглядели утомленными, словно после многочасовой работы, но я лишь мельком обратил на это внимание. Слишком сильно я переживал за Марию.
Бургомистр вышел последним и взглянул на нас с улыбкой. Таким я его еще не видел.
– Девушка пришла в сознание. Самое плохое позади. Он должна поберечься в ближайшую неделю.
Это было все. Никаких объяснений, никаких увещеваний чтобы мы выполнили свою часть уговора. Джованни Кавара пошел за своими односельчанами, которые скрылись в прохладной ночи, отправившись в свою деревню. Риккардо кинулся к палатке, а когда и я вошел туда, он уже стоял на коленях возле Марии, нежно гладил ее лоб и тихо говорил:
– Я так счастлив, что ты снова есть у меня, моя любимая Ничто больше нас не разлучит!
К моей необузданной радости о чудесном спасении Марии примешалось какое-то горькое чувство. Я остановился на полпути к лежанке Марии и наблюдал за обоими. Они так долго вели себя, как брат и сестра. Мое сердце было разбито.
На следующее утро Риккардо выказал небывалое сочувствие и попытался объяснить, почему они с Марией решили разыграть эту гнусную комедию. Все это входило в план Риккардо, чтобы завоевать мое доверие. Для этого Марии больше подходила роль сестры, нежели возлюбленной. Я отказался выслушивать дальнейшие объяснения и обратился к врачу, который в очередной раз осмотрел Марию, прежде чем отправиться в обратный путь в Пешу.
– То, что произошло вчера вечером, сегодня подтверждается в полной мере – Мария идет на поправку. Я не могу представить, что делали с ней люди из Борго-Сан-Пьетро. Но если таких людей будет становиться все больше и больше, скоро в моей профессии отпадет всякая надобность.
– И что теперь? – спросил я Риккардо после того, как мы распрощались с доктором. – Что мы скажем майору?
– У меня уже есть одна идея.
Мы оба твердо решили выполнить свою часть уговора. Ни я, ни он не говорили этого вслух, но Риккардо, впрочем, как и я, боялся, что нарушение уговора будет означать для Марии смерть. Это было подобно проклятию, которое не действует, покуда мы придерживаемся уговора. Поэтому для майора фон Роттека я разыграл спектакль, в который сам бы никогда не поверил. На его глазах я на месте раскопок вдруг начал гневно ругаться и разбил две драгоценные, почти полностью сохранившиеся вазы – великолепные свидетельства этрусской культуры. Австрийский офицер так побледнел, будто он в одиночку выступил против целого полка вражеской пехоты. С озабоченным видом он вместе с Риккардо спустился ко мне в яму и спросил, в чем же дело, не болен ли я.
– Я в бешенстве! – крикнул я, продолжая топтать черепки. – В бешенстве из-за своих заблуждений, из-за того, что позволил так долго водить себя за нос.
Мне не составило труда разгневаться, стоило лишь подумать о Марии и Риккардо. Роттек вопросительно взглянул на меня.
– Кто обвел вас вокруг пальца, герр Шрайбер?
– Эти мнимые этрусские мастера! – Я презрительно плюнул на землю. – Это не больше чем римская имитация. Сначала они уничтожили культуру этрусков, а потом начали им подражать. Типично для Рима!
Майор развел руками и беспомощно произнес:
– Я вас не понимаю.
– Вам не стоит этого стыдиться, герр майор, я и сам себя не понимаю. Как я мог со своим-то опытом погнаться за обычной римской имитацией? Наверное, все дело в искусно выполненной работе, ведь эти вазы превосходно сделаны.
– Вы считаете, что эти вазы не этрусские? – уточнил австриец.
– Наконец-то и вы это поняли, герр майор. Это действительно не этрусские вазы, и все это – не этрусский город, а римский. Римляне – известные мастера копировать вещи других культур, подражать им. Все наши усилия оказались напрасны.
Фон Роттек был заметно расстроен.
– Но… Но как такое могло произойти? – спросил он.
– Вероятно, здесь, в горах, никакой этрусской святыни вообще нет, – произнес я, всем сердцем надеясь, что мои слова звучат убедительно. – Вся эта легенда построена на одной ошибке: это поселение принадлежало римлянам. И то, что вы надеялись найти, герр майор, здесь никогда не существовало.
– Но как я все это объясню кайзеру? – Майор тяжело вздохнул и огляделся в поисках поддержки. – Нет, вы сами ему это скажете, герр Шрайбер!
Я сделал вид, будто не очень доволен его словами. На самом деле я был рад, ибо понял по этой фразе Роттека, что он поверил моему вранью.
Майор быстро обсудил положение дел со своими офицерами и. унтер-офицерами и в конце концов решил сниматься с места еще сегодня. Принимая во внимание военное положение с Францией, он не считал нужным болтаться на вражеской территории излишне долго.
Риккардо хотел остаться с Марией в Борго-Сан-Пьетро, пока ей не станет лучше. Поэтому он отыскал Джованни Кавара, и через некоторое время они вернулись оба вместе с ослом. и носилками, на которые осторожно положили Марию. Тем временем бургомистр решил разместить обоих в своем доме. Теперь, когда местные жители увидели, что чужаки уходят, их замкнутость и отрешенность, казалось, как рукой сняло.
Когда Мария уже лежала на носилках, она помахала мне. Девушка коснулась рукой моей щеки и сказала:
– Мне очень жаль. Я уже давно хотела признаться вам, но не знала, как это сделать, чтобы не выдать Риккардо. Мне очень жаль, что пришлось вас так обидеть.
– Нет, Мария, вы меня не обидели. Это было просто безумное увлечение для меня.