Новодвинская крепость должна была стать первоклассным для того времени военным сооружением, с массивными бастионами, рассчитанными на установку ста восьмидесяти орудий, с окруженным рвом каменным равелином и подъемными мостами.
Ранним дождливым утром в избушку стольника, жившего по-походному, по-холостяцки, два солдата из береговой охраны ввели изможденного, вконец отощавшего человека. На узких худых плечах мешковато висели остатки солдатского кафтана. Из дряблых, разбитых в прах сапог торчали пальцы. На бледном лице тревожно горели лихорадочным блеском ввалившиеся глаза, щетина покрывала щеки.
Из кармана у солдата торчал измятый мокрый парик — казенное имущество.
— Отколь взялся такой филин? — спросил стольник.
Он еще не успел позавтракать и обежать свои владения.
Незнакомец встрепенулся и, став во фрунт, доложил:
— Воинской команды поручика Крыкова рядовой Кузьма Стрюков! С острова Мудьюга!
Он пошатнулся, готовый упасть в обморок от голода и усталости. Иевлев усадил его на лавку, велел принести водки. Стрюков выпил, немного взбодрился и рассказал, как к острову подошли шведы, схватили его, связали и оставили в пустой караульной избе. Целый день бился солдат на полу, с трудом освобождаясь от пут, а после, под покровом ночи, на утлой лодчонке добрался до поморской деревушки и с помощью рыбаков приплыл сюда.
Так пришло на Прилук известие о подходе шведской эскадры. Селиверст Иевлев тотчас собрал воинских начальников на совет. Усилили караулы, проверили пушки на батареях и стали готовиться к обороне, не прекращая, однако, строительных работ и никому не говоря о подходе врагов, чтобы избежать паники.
В полдень, когда в разрывы туч выглянуло солнце, к острову причалил коч — двухмачтовый парусник, а за ним несколько карбасов. С коча сошел на причал Прозоровский. Первым делом он поспешил на стройку. Там плотники наращивали леса, усталые работные люди тащили по сходням на стену тачки и корыта с раствором, сгибались под тяжестью грузов подносчики кирпича и камня.
Инженер Резен, в коротком кафтане, при парике и в треуголке, с чертежами под мышкой и с отвесом [7] в руке, повстречался воеводе на северо-восточном углу, где каменщики выводили круглую башню. Почтительно наклонив голову, Резен доложил:
— Все работы идут точно по чертежам, князь-воевода! Сколь возможно поспешаем. От темна и дотемна каменщики кладут кирпич на раствор.
Он повел Прозоровского по стройке. Воевода остался доволен, но счел своим долгом все же заметить:
— Люди чтой-то едва шевелятся! Живее надобно вести кладку, господин инженер!
— Да, да, — закивал Резен. — Я понимаю. — Он обернулся к каменщикам: — Надо живее работать, разворотливее! Господин воевода недоволен вами!
Каменщики угрюмо молчали. Только один молодой парень в полотняной рубахе с закатанными рукавами блеснул белками глаз из-под спутанного чуба.
— Харч плохой! По еде и работа. Распорядись, боярин, чтобы лучше кормили трудников!
Воевода нахмурился, строго глянул на Резена и молча сошел вниз. Он направился к воинской избе, где по его приказу собрались Иевлев, Животовский, Ружинский. Скинув кафтан, опустив тучное тело на лавку, воевода потребовал квасу. Солнечный луч заиграл в медном луженом ковше, наполненном зеленоватой пенистой влагой. Выпив квасу, Прозоровский сообщил:
— Шведы идут! Новость для нас зело тревожная!
— Нам то ведомо, князь, — скороговоркой отозвался Иевлев и суетливо положил треуголку на свои по-бабьи округлые колени. — Солдат, что прибыл с Мудьюга, сказывал.
— А еще что сказывал тот солдат?
— Говорил, что карбас с командой вышел к кораблю под голландским флагом и пропал. А его, Стрюкова, связали и бросили в караулке.
Воевода нахмурился и глянул на стольника косо, неодобрительно. Большой угреватый нос его засопел сосредоточенно и важно.
— Все ли у вас готово к обороне?
Полковник Семен Ружинский неторопливо и обстоятельно доложил, что порохового зелья имеется достаточно, запас продовольствия есть и солдаты обучены. Пушки с ядрами стоят на раскатах и держат под прицелом все подходы к острову и Березовский стреж. Команды бомбардиров денно и нощно дежурят при мортирах и единорогах.
— Так-так, — одобрительно обронил воевода. — То ладно, что все готово. Глядите в оба! Стольник, — обернулся он к Иевлеву, — отбери мне, не мешкая, четыре сотни работных людей. Пойдут со мной в Мурманское устье — укрепления делать: вдруг шведы туда сунутся! А там голое место, как твоя плешь под париком. Сейчас же и отправлюсь. Да провианту отпусти дни на четыре!
Иевлев пропустил мимо ушей воеводскую колкость насчет плеши:
— Все будет исполнено, князь!
Воевода велел собираться в путь и полковнику Ружинскому, отдав солдатскому голове Животовскому строгий наказ оборонять остров до последнего, и не пропускать шведов к мысу Пур-Наволок, где стоял Архангельский город.
Рябов проснулся от глухого стука; наверху захлопнули люк. Открыл глаза — кромешная тьма. На палубе загремели выстрелы…
Рыбаки, очнувшись ото сна, всполошились, спрашивали друг у друга:
— Что там такое творится?
— Может, наши подошли?
Мишка Жигалов ощупью пробрался к трапу, влез на него, застучал обрезком подвернувшейся под руку доски в крышку люка: — Эй, отвори!
Люк не открывали. Наверху топот и беготня прекратились и стало тихо.
Гришка нащупал руку Ивана и сжал ее. Рябов почувствовал, как паренек дрожит, то ли от страха, то — ли от холода. Привлек его к себе, погладил волосы:
— Успокойся, Гришуня. Авось все обойдется!
— Кабы обошлось, дядя Иван!
— А чего дрожишь?
— Да студено тут…
— Все обойдется, бог даст.
Иван потерял счет времени. Сколько он спал? Что сейчас на воле? Вечер? Ночь? А может, утро? Если утро — скоро придут. Надо будет давать ответ.
А может, фрегат в руках русских? Да нет, навряд ли.
Но он стоит на якоре. Иван чувствовал это: судно мерно покачивалось, волны шлепались о борта не так, как на ходу.
Рыбаки молчали. Кто-то, забывшись в тяжелом полусне, бессвязно бормотал:
— Вона кубас-то! Греби шибче!
Что грезится рыбаку? Поплавок в море от раскинутой снасти — кубас. Верно, уж собрался выбирать снасть… Уловом грезит! Эх, доля рыбацкая!
Иван сел, сжал виски: голова, казалось, раскалывалась от дум. «Что сказать шведам? Согласиться вести корабли? Или ответить: „Нет?» Зачем принес их дьявол сюда? Пришли из-за моря в чужих сундуках рыться?»