Возвращаясь домой, мы остановились у итальянского магазинчика, и я накупил разных продуктов: анчоусы, маслины, пучок орегано, банку итальянских томатов и, самое главное, упаковку из шести бутылок «Перони». На кухне у Элейн я нашел спагетти и после того, как мы немного покувыркались в постели, приготовил нам пасту «Путтанеска» по рецепту, которому меня научила бывшая жена в один из тех редких случаев, когда мы с ней разговаривали. Это целая гора спагетти с ужасно острым соусом. Коварные итальянские жены готовят для своих мужей это блюдо, так как кажется, что оно готовится очень долго, хотя на самом деле занимает всего-то минут двадцать, после чего у них остается еще целый день для развлечений на стороне. Может, таким образом моя бывшая пыталась мне что-то сказать…
Элейн нужно было появиться в клубе в половине десятого, и перед ее уходом я сказал, что чувствовал бы себя спокойнее, если бы она бросила эту работу, – довольно нахально с моей стороны, принимая во внимание то, как мало я ее знал, хотя, если честно, мне стало казаться, будто из нашего знакомства может что-нибудь выйти.
– Ты же очень умная и энергичная, умеешь распоряжаться людьми. Почему бы тебе не подыскать работу в другом месте?
Она остановилась и оглянулась на меня с таким видом, словно говоря: «Не слишком ли ты рано почувствовал себя хозяином, сынок!» На каблуках она была всего на дюйм ниже меня.
– Я слышу тебя, Макс, и я уйду из клуба, но только когда сама найду это нужным. Понял? Я уже достаточно взрослая и в состоянии сама о себе позаботиться. Спасибо тебе за заботу, но прибереги ее для тех, кто в ней действительно нуждается.
После се ухода я принялся за пиво, отчаянно пытаясь найти что-нибудь приличное по телику, но, как всегда, это было пустой тратой времени. В конце концов я остановился на программе, посвященной жизни шимпанзе в африканских джунглях. Она меня увлекла. Обезьяны носились по деревьям, ссорились друг с другом и вообще вели себя очень живо и весело, словно в зоопарке, и я даже начал размышлять о том, какая приятная и беззаботная жизнь у членов этого человекообразного племени, когда все вдруг изменилось. Неподалеку от стана шимпанзе среди деревьев появился дружелюбно выглядевший гиббон, и одна из самок шимпанзе заметила его. И в следующее мгновение вся их банда заорала и завизжала, как одурманенные наркотой фанаты «Миллуолла», и не успел я понять, что к чему, как они бросились за несчастным гиббоном через кусты, к полному восторгу задыхающегося от возбуждения рассказчика.
После полной драматизма пятиминутной погони они загнали беднягу на дерево и там, к моему ужасу, голыми руками стали терзать и рвать его на части, а он только смотрел на них беспомощными и скорбными глазами. Затем они начали пожирать его живым, даже мне стало тошно. Особенно когда я осознал, что весь этот ужас могут видеть малые дети. Подумать только: эти кровожадные хищники являются нашими ближайшими родственниками в мире животных!
Один из шимпанзе нагло уставился на камеру, продолжая жевать здоровый кусок плоти гиббона, и у меня появилось противное ощущение дежа вю. Сидящий поддеревом с видом единственного и полновластного хозяина этого леса, с очень похожим на мерзкую улыбку выражением морды, он напомнил мне предателя Тони.
Может, этот подлец Тони возродился в образе обезьяны.
Тут я выключил телевизор, не имея желания и дальше играть в гляделки со знакомым на вид шимпанзе, и открыл новую бутылку «Перони». Я вдруг подумал, как бы провел тот злополучный вечер, если бы отказался работать на Фаулера. Сидел бы, наверное, дома и смотрел бы по телику что-нибудь приятное. Да, мне было бы куда легче и проще, но вместе с тем – и скучнее. А иногда это похуже, чем влипнуть в какую-нибудь проблему.
Но в тот момент я еще не знал того, что знаю сейчас: мои проблемы только начинались.
Меня разбудил чей-то плач, похожий на детский. Я распахнул глаза и осмотрел комнату. Было темно, но падающий с улицы свет окрашивал сумрак в оранжеватые тона, и в конце кровати я разглядел какую-то фигуру. Это была Элейн. Часы на ночном столике показывали час двадцать пять ночи.
Я сел, нащупывая кнопку лампы.
– Элейн? Что стряслось?
Свет зажегся, и я зажмурился. По щекам Элейн вместе со слезами стекали черные струйки туши, а прямо под правым глазом набухал синяк. Низкий вырез ее блузки был порван, так что виднелся лифчик, как будто кто-то пытался сорвать с нее блузку.
Она посмотрела на меня, стараясь сохранить достоинство, но это оказалось ей не по силам, и она снова заплакала.
– О, Макс…
Растерянный и встревоженный, я вскочил с кровати и обнял ее.
– Элейн, что случилось?
Некоторое время она не могла выговорить ни слова, только рыдала, уткнувшись мне лицом в грудь, и я дал ей выплакаться. Наконец она подняла голову и отвернулась от меня.
– Не обращай внимания, Макс. Прошу тебя. Сейчас я успокоюсь.
Сидя спиной ко мне, она сняла блузку – в первый раз за все это время она как будто стеснялась меня, – бросила ее в угол, а потом расстегнула лифчик.
– Элейн, пожалуйста, объясни, что с тобой? Тебя кто-то обидел? – Я подошел ближе и стал поглаживать ее по плечам, стараясь успокоить. – Ну не молчи, расскажи мне обо всем.
– Я не могу, – сказала она, по-прежнему не оборачивало ко мне. – Не хочу, чтобы ты сделал какую-нибудь глупость.
Но было уже поздно. Последние четыре дня я только и знал, что совершал один глупый поступок за другим. Но я не стал ей этого говорить, ведь, лишь проявив терпение, я мог добиться от нее признания.
– Хочешь выпить? Бренди или что-нибудь другое?
Она кивнула:
– Лучше бренди.
Я прошел в кухню, нашел бутылку бренди, а себе налил стакан воды.
Когда я вернулся в спальню, она сидела на краю кровати в ночной сорочке. Она уже не плакала и, казалось, немного успокоилась.
– Извини меня, – сказала она и поблагодарила, когда я протянул ей бренди.
Я присел на туалетный столик, и мы оказались лицом друг к другу.
– Извиняться тебе не за что, но я хочу знать о случившемся. Пожалуйста.
– Почему? Я же не сделала тебе ничего хорошего.
– Это уж мне судить.
Она довольно долго на меня смотрела, а я думал, что, даже расстроенная и униженная, она по-прежнему невероятно хороша. И такая беззащитная. При всей ее внешней резкости она плакала так же безутешно, как и любая другая женщина.
– Ну расскажи же мне, Элейн.
Она судорожно вздохнула, затем устремила взгляд на потолок.
– Сегодня в клуб пришел Крис Хольц.
У меня вдруг свело желудок, то ли от страха, то ли от ненависти, скорее всего от того и от другого.