Я посматривал на Калински, который уставился на потолок фургона и курил одну за другой сигареты «Ротманс». Откровенно говоря, не очень-то он мне нравился. Он одевался с броской роскошью, как типичный вор. Когда мы встретились с ним накануне на нем был безукоризненно сшитый костюм с золотыми запонками на манжетах белой рубашки, а на запястье толстые золотые часы фирмы «Ролекс», за которые его убил бы каждый уважающий себя вор. Мне не нравятся люди, строящие из себя важную персону а Калински определенно считал себя таковым. По словам Джо, Калински уверял, будто добыл больше миллиона фунтов вооруженными грабежами и вложениями в наркобизнес. Может, он действительно преуспевал, только плохо, что он этим хвастался. Видно было: он считал себя выше нас, вроде отбросов общества, вынужденных зарабатывать на жизнь настоящей работой, хотя непонятно почему. Подумаешь, вор и наркодилер. Тоже мне король!
Тем не менее, как подчеркнул Джо, он умеет обращаться с оружием, а значит, не пустит его в ход без крайней необходимости, Нам ни к чему устраивать перестрелку в борделе. Все нужно проделать аккуратно и профессионально. Это всегда ведет к успеху. И если Калински не расположен был разговаривать, меня это устраивало. Хватало несмолкаемой болтовни Джонни.
Я уселся поудобнее, приготовившись к долгому ожиданию. Меня это не угнетало, в армии нас прежде всего приучали терпеливо выжидать нужного момента.
Прошел еще час, затем второй. Калински заерзал, потянулся и стал рассказывать нам историю о том, как однажды у него была женщина, обожавшая, чтобы Калински надевал вязаный шлем с прорезями для глаз и лупил ее по заду обрезом, обзывая при этом богатой грязной шлюхой. Кажется, Калински думал, будто это делало его похожим на мачо, но лично мне было бы неприятно, если бы женщина, с которой я сплю, потребовала, чтобы я надел на лицо маску. Хотя я мог понять подружку Калински. Красавцем его нельзя было назвать: изрытым оспинами лицом он походил на лягушку.
Мы с Джо никак не отреагировали на его признание, и, видя, что его сексуальные отношения с представительницей высшего света остались без внимания, он снова погрузился в мрачное молчание. «Вот и хорошо», – с удовлетворением подумал я.
Я слышал, как Джонни заявил, что ему нужно сходить по-маленькому, прямо тебе раскапризничавшийся ребенок. Когда до Таггера дошло, о чем речь, он предложил ему пописать в пустую бутылку из-под минералки, но Джонни наотрез отказался, ответив, что лучше подождет. Голос у него был очень раздраженный.
Без десяти три послышался шум приближающейся машины, я весь напрягся, надеясь, что момент настал. Но сигнала от Таггера не последовало. Это был какой-то другой охотник за развлечениями, приехавший закончить здесь вечер.
В три часа ночи Джонни наконец уступил требованиям природы, и послышалось, как он долго мочится в бутылку.
В пять минут четвертого я сказал Джо, что, пожалуй, на этом можно закончить. Калински пробормотал что-то одобрительное, и задремавший Джо сонно кивнул. Я стукнул в перегородку четыре раза. Джонни включил мотор, и мы медленно двинулись с места.
Я закурил, надеясь, что нам не придется дежурить здесь бог знает сколько ночей. Но ведь в этом-то и смысл охоты. Часы, порой целые дни ожидания, а затем несколько восхитительных мгновений выброса адреналина и возбуждения, которые обрушиваются на тебя внезапно, но зато надолго остаются в памяти, заставляя испытывать гордость.
Я не ездил по этой дороге с тех пор, как несколько месяцев назад открылось дело Роберта. Это была красивая улица, с обеих сторон обсаженная деревьями, с большими стоящими немного в глубине белыми виллами, которая тянулась на север от Лоуэр-Холлоуэй-роуд мимо зеленого парка Хайбери-Филдс. Настоящий оазис тишины в шумном городе. С того места, где я сейчас стоял, глядя вниз по склону в сторону Клеркенуэлла, мне был виден величественный шпиль Юнион-Чэпел на Аппер-стрит, который высился над деревьями, растущими в парке. Рекламы лондонских агентств недвижимости, стремящихся придать довольно унылым жилым комплексам средней руки видимость общины, чтобы продать дома подороже, так и пестрят словом «деревня», но в данном случае это место действительно походило на уютную деревеньку, словно расположенную в центре Глостершира. Даже движение было тихим. Здесь так и пахло большими деньгами.
Именно это послужило еще одной причиной, по которой мне захотелось попристальнее изучить прошлое Тони Фрэнкса. Человек, работающий в охране, не мог позволить себе жить в таком богатом районе. Насколько я помнил, большинство его обитателей были банкирами и адвокатами, людьми с огромными средствами. Кажется, Тони говорил, будто являлся совладельцем фирмы, в которой работал, хотя я точно не помнил, а досье на него этого не подтверждало. В тот раз меня мало интересовал сам Тони Фрэнкс. Преступлений за ним не числилось, следствию он не препятствовал и не входил в число подозреваемых. Мы предполагали, что Роберт был похищен преступником-педофилом, который воспользовался сумрачным утром и пустынной улицей, чтобы совершить преступление. Невысокий и худой Роберт вряд ли смог бы серьезно сопротивляться, если преступник оказался здоровенным верзилой.
Сегодня погода была теплой и солнечной в отличие от тех холодных февральских дней, когда мы совершали обход соседних домов и расспрашивали их обитателей об этом едва ли не самом ужасном преступлении, которым мне пришлось заниматься. Я стоял в том самом месте на Ранмейн-авеню, где в последний раз Роберта видел живым один бухгалтер, направлявшийся на работу. Без пяти семь Роберт шел мимо подъездной дорожки, по которой выезжал бухгалтер. Тот сразу узнал Роберта, потому что мальчик был в шерстяной шапке с зеленой светоотражающей ленточкой. Мальчик занимался доставкой газет уже полгода, и они часто встречались по утрам. Роберт помахал ему рукой, и бухгалтер тоже ему махнул. Рассказывая об этом, бухгалтер не выдержал и заплакал: его сын был такого же возраста. Я понимал его чувства. Нет ничего ужаснее, чем смерть ребенка, тем более для его родителей. Я тогда решил во что бы то ни стало раскрыть это дело и привести преступника к ответу, и каким же беспомощным я себя чувствовал, когда нам пришлось оставить дело, так как мы не нашли никаких улик.
Трудно поверить, как столь отвратительное преступление могло совершиться в таком тихом и мирном месте, и, на мой взгляд, самое ужасное в работе полицейского – это сознание, что на самом деле человек нигде не может чувствовать себя в безопасности. В свободной стране эти мерзкие негодяи разгуливают, где им заблагорассудится!
Мне хотелось прийти сюда одному. Я объяснил Беррину, будто так будет быстрее. А ему поручил собрать побольше информации о «Международных контрактах» и выбить у Леппела список сотрудников, работавших в Боснии. На самом деле я хотел посетить место, где произошло одно из самых запомнившихся мне нераскрытых преступлений, и как следует поразмыслить о том, что же все-таки случилось в то промозглое серое утро.
Редакция газеты, которую Роберт доставлял жителям этого района, располагалась на Хайбери-гроув, в полумиле от Ранмейн-авеню и примерно на середине его маршрута. Он следовал по этой довольно короткой улице, возвращался назад по соседней Фейрфилд-авеню, после чего по Хайбери-гроув снова приходил в редакцию. Я был уверен, что Роберта схватили именно на Ранмейн-авеню. Даже в то раннее утро на улице время от времени показывались машины и пешеходы. Его обязательно увидел бы кто-нибудь, кроме того бухгалтера. Мальчика трудно было не заметить.