Водитель отключил телефон и убрал его на место.
— Через пять минут будет Ленч, — сказал он с нервозным благоговением в голосе. — Велел не кончать этого типа до его приезда.
Он подошел ко мне и замахнулся. Я дернулся, но он остановил кулак в нескольких дюймах от моего носа, наслаждаясь моей реакцией, и легонько потрепал меня по щеке. Лицо водителя было так близко к моему, что я чувствовал кисловатый запах его дыхания. Он улыбнулся, обнажив кривые желтые зубы.
— Вот теперь ты заговоришь, дружок. Когда Ленч приедет, ты и заговоришь, и завоешь. На задних лапках будешь стоять. Да ты скорее продашь своих детей педофилам, чем посмеешь что-нибудь от него скрыть.
— Я ничего не могу вам сказать, — устало повторил я, — потому что ничего не знаю.
Впрочем, слова ничего не изменят. Меня будут пытать, и в конце концов они либо добьются желаемого… либо пытать будет уже некого. И самое ужасное заключалось в том, что меня наверняка ждал второй исход.
Он был известен под именем Ленч, и такое положение дел его вполне устраивало. О его прошлом тоже никто не знал — и узнать не пытался. Люди боялись его, а Ленч упивался этим страхом и ощущением власти, потому что считал себя прирожденным хищником в мире, кишащем всевозможной добычей.
Дело было не только в его могучем телосложении, хотя и оно играло свою роль. Благодаря ожесточенным тренировкам могучее тело бугрилось мышцами, а округлые плечи и громадные руки со вздутыми венами придавали ему вид тупой обезьяны. Однако живой и беспощадный ум, сверкавший в глазах, компенсировал этот недостаток внешности. Когда его жесткий взгляд пронзал человека, жертве казалось, что он смотрит ей прямо в душу, потроша и пожирая все сокровенные тайны. Кто-то метко назвал эти глаза «змеиными» (разумеется, не в присутствии Ленча). И действительно, они были очень темными и узкими, а свисающая кожа век напоминала клобук кобры.
Ленч облизнул губы длинным мясистым языком, достав кончиком до носа. На коже остался прохладный след слюны. Машина мчалась по темным вечерним улицам к месту назначения. По пути он не замечал ни людей в автомобилях, ни толп на тротуарах. Они просто не существовали для него. Глядя на них, он различал лишь неясные пятна в водянистом свете уличных фонарей, размытые дождем. Только те, на кого он устраивал охоту, обладали плотью и кровью.
И сегодня он как раз намеревался поохотиться.
За тридцать восемь лет, что Ленч ходил по земле, ему не раз доводилось убивать. Пытки и убийства были для него не более чем забавой, способом развлечься и получить удовольствие. Он знал, что в этом отношении очень отличается от остальных людей, однако редко задумывался о причинах своих странных желаний. А зачем об этом думать? Он был тем, чем был, и измениться не мог. Зато чувствовал, как колоссально ему повезло — ведь он не только занимался любимым делом, но и получал за это неплохие деньги. Его хозяин — единственный человек, которому он чувствовал себя чем-то обязанным, — прежде всего ценил надежность. Ленч творчески подходил к работе и, что важнее, никогда не делал ошибок. Если нужно было кого-то убрать, то наниматель обращался к Ленчу, передавал ему простейшие инструкции — и этим его участие ограничивалось. Наемник сам выполнял необходимые приготовления и неизменно доводил дело до конца — либо в одиночку, либо с помощью собственных наемников. Хотя лично он предпочитал продлевать страдания жертв, так как наивысшее наслаждение ему доставляло именно зрелище чужой смерти, меру Ленч знал. Золотое правило успешного убийства — используй по максимуму те карты, что оказались у тебя на руках.
От тротуара внезапно отъехал старенький «форд-эскорт», но сигнала водитель не подал, вынудив Ленча резко затормозить. В салоне «форда» гулко бухали басы — играло очередное убожество в стиле хип-хоп. На заднем сиденье подростки в капюшонах передавали друг другу косячки. Вот козлы, подумал Ленч и представил, как перерезает водителю горло и подвешивает его на крюк истекать кровью. Впрочем, в реальности он и не думал этого делать, потому что не любил неоправданного риска. Подобно многим психопатам, Ленч был в глубине души прагматиком. Когда-то он отсидел срок в тюрьме, и повторять этот опыт не хотелось.
К тому же сегодня его ждала рыбка повкуснее. У хозяина возникли серьезные трудности, которые требовали быстрого и эффективного решения, — все и так уже начинало усложняться. Келли пришлось убить раньше времени и не маскируясь, а новый объект, человек по фамилии Мерон, едва не ускользнул от них, чего ни в коем случае нельзя было допускать… по крайней мере до тех пор, пока они не вытянут из него нужные сведения.
Он позвонил Мантани, который сейчас с напарником охранял Мерона, распорядился пока не трогать пленника и дал отбой. Мантани был надежным исполнителем, но, как и сам Ленч, обожал причинять людям боль и порой заходил слишком далеко. Однако Мерон нужен им живым и в ясном сознании: если он действительно что-то скрывает, то необходимо вытащить из него эту информацию любой ценой. В багажнике «лексуса», за рулем которого сидел Ленч, хранилось немало инструментов, предназначенных как раз для этой цели: к примеру, электрошоковый пояс с дистанционным управлением, через который можно в течение восьми секунд пропускать разряд тока в 50 000 вольт; электрошоковая дубинка мощностью поменьше — если постараться, ее можно засунуть жертве в анус; стоматологическая дрель для зубов; наконец, набор из шести острых как бритва скальпелей, которыми можно колоть сверхчувствительные нервы под глазами и за ушами — пожалуй, любимый инструмент Ленча.
Он был настоящим мастером пытки и имел за плечами богатый опыт. Никому, попав к нему в руки, не удавалось продержаться дольше нескольких минут. Таким рекордом можно гордиться. Вместе с тем у него под пыткой еще никто не умер, разве что в паре случаев пришлось добить жертву. Такая судьба ожидает и Мерона, как только он станет для них бесполезен.
Дождь усилился. Ленч свернул с магистрали на улочку, где поджидали его люди, и взглянул на часы. Восемь сорок. Оставалось три минуты езды.
При хорошем раскладе они уложатся за час.
— Если ты что-то скрываешь, то лучше признавайся, — посоветовал человек с пистолетом, словно хотел по-дружески меня вразумить.
Голова разламывалась, говорить было трудно, но я все-таки проговорил — наверное, в сотый раз, — что ничего от них не скрываю.
Он медленно кивнул:
— Хорошо, я тебе верю.
— Будет играть в молчанку, получит по полной, — сказал водитель. — Уж Ленч сумеет его разговорить.
Эта перспектива, похоже, приводила мерзавца в восторг. И с чего он на меня взъелся?
Когда в мире происходило что-нибудь плохое и казалось, что зло торжествует над добром, моя мама всегда говорила: «Нет на свете человека несчастней, чем тот, кому безразличны страдания других людей». Сейчас, сидя на хлипком стуле, я подумал, что в этих словах есть доля истины. Мне было почти жаль подонка-водителя, потому что он не знал большей радости в жизни, чем избивать и до смерти запугивать людей, которые не сделали ему ничего дурного. Но только почти. Мне хотелось бросить ему в лицо какую-нибудь дерзость, чтобы показать, что я его не боюсь. Загвоздка была в том, что на самом деле я боялся. Да что там, я не помнил себя от ужаса.