У парня на самом деле не было особого выбора, поэтому он впустил нас. Сделал музыку потише, уселся на большой мешок в форме фасолины и жестом пригласил нас сесть на такие же мешки, лежавшие на полу в его неубранной комнате.
Я сказал, что мы лучше постоим. Он посмотрел на нас с некоторым беспокойством и смущением во взгляде, что меня вполне устраивало. Я хотел, чтобы он отнесся к разговору серьезно и, хорошенько поработав мозгами, выдал бы нам хоть сколько-нибудь полезной информации.
Но, как обычно бывает, ничего особенного мы не узнали. Фамилия любителя марихуаны была Дрейер, а имя Зэк. Я сказал ему, что мне слабо верится, что какие-то родители могли так назвать своего ребенка, особенно как минимум сорок лет назад. Он настаивал на своем. Я спросил, это ли имя указано в его свидетельстве о рождении, и он признался, что нет.
— Есть документ, подтверждающий, что вы сменили имя? — не уступал я.
Документа не было.
Наконец я выудил из него его настоящее имя — Норман.
— Вот это нормальное имя, — сказал я. — Ничем не хуже, чем Дэннис. Это меня так зовут, будем знакомы.
— Я знаю, что не хуже, — ответил он. Тот еще наглец.
Мы выяснили, что Норман был поэтом — выступал, читая стихи, в местных кабаках, клубах и то там, то здесь печатался в разных антологиях.
— Много писаниной не заработаешь, — вздохнул он. — Но зато я веду честную жизнь, и моя совесть чиста.
Я оглядел его обшарпанную комнату, к которой вряд ли можно было применить слово «чистый». Что ж, у всех у нас разные ценности.
Норман сильно расстроился, узнав, что Мириам убили. По его словам, они не были знакомы, так как девушка не была особенно общительной, но когда встречались на лестничной площадке, она всегда улыбалась ему и здоровалась.
— Она была милой девчушкой. Немного таких найдется в этом городе.
Мы кивнули, соглашаясь с его словами.
— Место тут недоброе, — отметил я. — Часто ли у мисс Фокс бывали гости, особенно мужского пола?
— М-м-м, нет, не думаю, — ответил Норман и пожал плечами. — Заходил пару раз один мужчина.
— Как он выглядел? — спросил Малик.
— Накачанный такой, с хорошей фигурой. Я бы сказал, красивый — с точки зрения женщин. В нем бурлила страсть, горел огонь. Он был похож на вулкан, готовый в любую секунду извергнуть лаву.
— Ужасное описание, — сказал я. — Попробуйте еще раз. Конкретнее: высокий, коротышка, черный, белый…
— Черный.
Я назвал приметы парня, который отделал меня сегодня, и мы быстро выяснили, что говорим об одном и том же человеке. По крайней мере описания совпадали.
— Как часто он приходил к ней?
— Я видел его два или три раза в подъезде. Мы не общались.
— Три раза за какой срок?
Норман пожал плечами. Думаю, он обиделся на меня за критику его словесного портрета.
— Не знаю, может быть, за три месяца.
— А когда вы видели его в последний раз?
— Пару недель назад, примерно так.
— А за последние несколько дней?
— Нет.
— Как долго вы тут живете? — спросил Малик.
— Почти год.
— Мисс Фокс уже жила здесь, когда вы въехали?
— Нет, не жила. Она переехала сюда полгода назад.
— Вы не замечали, чтобы к ней приходили какие-нибудь другие мужчины?
Норман покачал головой.
— Нет, не думаю. А должен был?
— Я всегда считал, что поэты очень наблюдательны, — сказал я ему. — Им интересно все, что их окружает, и они стремятся точно определить и оценить это.
— Что вы хотите сказать?
— Она была проституткой, мистер Дрейер. Вы не знали?
Оказалось, он действительно этого не знал. Возможно, потому, что к ней не приходил никто, кроме ее сутенера. Она явно старалась не смешивать заработки с личной жизнью. Я показал ему фотографии, которые взял в комнате Мириам, и спросил, узнает ли он светловолосую девочку. Норман ответил утвердительно. Он видел, как она несколько раз приходила и уходила вместе с Мириам.
— Похоже, они были близкими подругами. Всегда смеялись. Как подростки.
— Они и есть подростки, — заметил я.
Мы задали ему еще несколько вопросов, касающихся других жильцов, но ничего существенного так и не выяснили. О своих соседях он знал еще меньше, чем о Мириам.
Было без четверти шесть, когда мы наконец вернулись в участок и доложили Уэлланду о том, что произошло за сегодняшний день.
Он расположился в маленьком кабинете рядом с комнатой для совещаний, откуда руководил расследованием. Уэлланд был чертовски зол, потому что одна из его свидетельниц, проходившая по другому делу, в последний момент отказалась давать показания в суде против своего бывшего ухажера, который пырнул кого-то ножом в пьяной драке. Очевидно, кто-то уговорил ее отказаться от своих слов, и, возможно, не обошлось без угроз, а дело Уэлланда от этого развалилось.
— У меня полдня телефон стоял на прослушке, — стонал он, жадно втягивая в себя сигаретный дым. — Прикидываются, будто они все здесь святые!
Малик имел неосторожность спросить, охранял ли кто-нибудь свидетеля.
Уэлланд одарил его злобным взглядом.
— Поножовщина случилась три месяца назад, а суд начнется только в феврале. Я не могу сторожить ее все это время! Мне некого к ней приставить! Я не волшебник, чтобы делать людей из воздуха.
Малик оторопело замолчал, зная, что не стоит перебивать Уэлланда, когда он произносит одну из своих тирад. Тот прикончил сигарету в три затяжки и прикурил новую.
— К черту все это. Что с твоим лицом? — Уэлланд наконец заметил меня. Я рассказал ему о случившемся, и он недовольно покачал головой.
— Мы выпишем ордер на его арест, как только узнаем, как его зовут. Вполне возможно, он прольет свет на эту ситуацию. Нашли что-нибудь интересное в квартире?
Я покачал головой.
— Ничего особенного. Ни записной книжки, ни мобильного телефона, ничего, что дало бы нам хоть какую-то информацию о ее клиентах.
— Сегодня мы поспрашиваем девчонок на «Кингз-кросс». Посмотрим, не выложат ли они нам какие-нибудь имена.
— Хадсон сейчас как раз этим занимается.
Я рассказал ему про светловолосую девушку на фотографиях и предположил, что стоит выяснить, кто она.
— Да, ты прав. Она может помочь. Завтра ровно в девять тридцать у нас совещание. Получим предварительные результаты вскрытия, так что не опаздывай. Извинения приниматься не будут. Нам очень важно не упустить время, — сказал он, завершая разговор. — Ты же знаешь про первые сорок восемь часов.