— Кто тебя послал?
— Я не говорить по-английски, — захныкал он, мотая головой. — Не говорить по-английски!
На этот раз я воткнул в рану дуло ружья и, когда он инстинктивно схватился за нее руками, снова двинул по ним прикладом. Несчастный завопил так, что я ударил его и по лицу, чтобы он заткнулся. Из рассеченной губы по подбородку потекла кровь.
— Говори, сволочь, кто тебя послал? Говори! Сейчас же! Кто? — Я снова схватил его за волосы и запрокинул ему голову так, чтобы он смотрел мне прямо в глаза.
Думаю, он понял по выражению моего лица, что пощады ждать бесполезно и что молчание будет стоить ему жизни, несмотря на то что патрульные машины уже съезжались к месту со всех сторон.
— Мехмет Иллан, — прошептал он.
— Кто?
— Мехмет Иллан.
— Кто он, черт побери?
Но прежде, чем мой противник успел ответить, за дверью снова послышались чьи-то шаги. Я отошел назад и замахнулся, крепко сжимая ружье в руках. На этот раз в дверях появился любитель «Кока-колы». Я услышал, как какой-то китаец крикнул ему: «Осторожно!», но было уже поздно. Я ударил детектива прикладом ружья в лицо, смяв в лепешку его нос и забрызгав кровью щеки. Он упал на колени, закрывшись руками, и я сразу понял, что он больше не представляет для меня угрозы. Но с улицы уже доносились другие голоса, выкрикивающие приказы. Это были голоса полицейских, которые делали то, что умели лучше всего: брали ситуацию под контроль.
Все еще находясь под действием адреналина, я бросил ружье, добежал до стены, не самым изящным образом подпрыгнув, перевалился через нее и упал на другие мешки с мусором. Я оказался на чьем-то запущенном заднем дворе. Вдоль плотно прижатых друг к другу домов тянулась аллея, которая в конечном итоге вывела меня на другую улицу. Я осторожно пересек ее и побежал в противоположную сторону от «Галлана», стараясь на бегу стереть кровь с лица.
Я услышал, что сзади ко мне приближается полицейская машина, и быстро свернул на боковую улочку. Патрульные, не заметив меня, проехали дальше. Я все бежал и бежал, думая только о том, что нужно максимально увеличить расстояние между мной и закусочной.
Однако усталость одолевала, правая рука болела, я с трудом дышал, а ноги, казалось, в любой момент могли мне отказать. Я бежал только потому, что боялся быть пойманным.
А еще мне хотелось отомстить. Так или иначе, люди, которые пытались меня подставить и убить, должны были заплатить за свои преступления. Я не собирался умирать так просто.
Сто ярдов. Еще сто ярдов. Потом пятьдесят. Наконец, я понял, что больше не в силах бежать. Еле переставляя ноги, я пробрался в скверик рядом с какой-то школой и, найдя укромный уголок, сел, прислонившись к стене. Медленно, но верно дыхание начало приходить в норму.
Небеса над моей головой разразились страшным ливнем. Сирены постепенно стихли.
Желание отомстить. Единственное, ради чего я теперь живу.
Я мог бы оставить все как есть и уйти. Затаиться на пару месяцев, а затем улететь из страны, как и планировал с самого начала. Но теперь я понимал, что не могу себе этого позволить. Я хотел получить ответы на свои вопросы и жаждал справедливости. Меня подставили все: начальство на работе, Реймонд Кин и даже Карла Грэхем.
Карла Грэхем. У меня больше не оставалось сомнений в том, что она имела какое-то отношение к убийству Мириам Фокс. Скорее всего, Карла не сама полоснула ножом по горлу жертвы — рана была очень большая и глубокая. Но она определенно знала, кто сделал черную работу и почему. Единственное, что оставалось для меня загадкой, это ее мотив. Карла была права насчет истории с шантажом — слишком мелко, чтобы из-за этого убить человека. И как быть с уликами против Марка Уэллса? Был ли он замешан в этом деле? Принимая во внимание доказательства, имеющиеся у следствия, было тяжело предположить что-то другое, но тем не менее это казалось абсурдным. Почему же он тогда вернулся в квартиру Мириам после убийства и был искренне удивлен, увидев в ней двух офицеров полиции? Если бы он был убийцей, то знал бы, что его могут поджидать в квартире жертвы, и ни за что не появился бы там в тот день.
Строя догадки, я все еще блуждал в темноте, и мне это не нравилось. Сейчас мне следовало бы заняться решением своих собственных проблем, но, по всей видимости, ситуация зашла так далеко и я так много потерял, что меня перестало интересовать, что будет со мной дальше. Главное — поквитаться с теми, кто все это время морочил мне голову.
В эту ночь, отдышавшись и вытерев с лица почти всю кровь, я кое-как добрался до дома и переоделся в чистую одежду. Потом на Сити-роуд я поймал такси и доехал на нем до станции метро «Ливерпуль-стрит». Спустившись вниз, я сел в поезд на центральной линии, который довез меня до станции «Ланкастер-Гейт». Оттуда, передвигаясь где на автобусе, где пешком, я добрался до гостиницы в Бейсвотере, где хранились мои деньги.
Было без пяти одиннадцать, когда я зашел в фойе и спросил комнату. Хозяин гостиницы сидел за стойкой перед миниатюрным переносным телевизором и курил дешевые сигареты, наблюдая за ходом футбольного матча. Услышав мою просьбу, он кивнул и, не отрывая взгляда от экрана, дотянулся до стойки с ключами, снял первые попавшиеся и положил их передо мной.
— Двадцать фунтов в сутки, — сказал он с сильным иностранным акцентом. — И еще двадцатка в залог.
Я сказал, что хочу остановиться на три дня, и отсчитал четыре двадцатки. Он взял деньги, по-прежнему не отрывая взгляда от телевизора.
— Поднимайтесь наверх, третий этаж. Там направо.
Одна из команд забила гол, и комментатор восторженно поздравил болельщиков, но на лице владельца гостиницы не отразилось никаких эмоций. Видимо, он болел за другую команду.
Комната оказалась маленькой, с обстановкой в духе семидесятых, выдержанной в красно-оранжевых тонах. Но зато здесь было чисто и это меня вполне устраивало. Теперь я мог сидеть тут сколько угодно, не привлекая ничьего внимания — люди здесь останавливались ненадолго: в основном незаконные эмигранты или иностранные граждане, ищущие политического убежища, так что хозяин этого заведения вряд ли станет сообщать о чем-то подозрительном в полицию.
Я сбросил с себя одежду, лег на кровать и сразу же закурил сигарету. Охота на меня уже началась, но полиция все еще находилась в затруднительном положении. Они не могли просто взять и напечатать мои фотографии в завтрашних газетах. Теперь они понимали, что я замешан в убийстве у «Тихой пристани», но не знали, было ли у меня алиби. Ведь я вполне мог провести тот вечер в Клаверинге со своей девушкой, отношения с которой не хотел афишировать. И возможно, мое портретное сходство с убийцей было чистой случайностью. В первый, и, вероятно, в последний раз за свою жизнь я испытывал благодарность к тем, кто написал законы, играющие на руку преступникам. Полиции нужна была против меня серьезная улика, и, вполне возможно, сейчас у них не было ничего весомого. Они изо всех сил старались найти что-то, что могло бы скомпрометировать меня, но пока не находили. Поэтому я чувствовал, что у меня еще есть надежда на спасение.