– Но у меня нет и российской прописки.
Старшина вздохнул. Об этом же, почти дословно, мы с ним разговаривали полгода назад.
– Маразм, – резюмировал он и скривился. – Без отметки в паспорте человек никто. Вот было бы у тебя, скажем, десять тысяч долларов, – так выкупил бы ты у завода эту квартиру к чертовой матери, да еще ванну шампанским наполнил бы!
Я насторожился. Случайно или нет он упомянул про доллары?
– К сожалению, десяти тысяч долларов нет, – ответил я и подумал, что сейчас он спросит: а сколько есть?
Но старшина сказал совсем другое:
– Я вот по какому вопросу к тебе зашел, Кирилл.
Он сделал паузу – все менты обожают в этот момент делать многозначительную паузу, в течение которой собеседник, по идее, должен бледнеть от страха и припоминать все свои грехи. Я же почувствовал жгучее любопытство.
– Я вчера дежурил – мы на сутки заступаем и утром меняемся, – и вот, значит, какой-то шутник подкинул в отделение магнитофонную кассету. Музычка здесь очень любопытная. Есть у тебя какой-нибудь магнитофончик?
Я принес из второй комнаты тайваньский двухкассетник и поставил на стол перед Кнышем. Старшина вынул из нагрудного кармана кассету, вставил в гнездо и нажал на клавишу воспроизведения.
Сначала мы вслушивались в шорохи и шумы, потом отчетливо послышался звук наборного телефонного диска, а затем то, что я уже слышал: «Рыжик, это снова ты? Не робей, заяц-побегаец, выкладывай, что тебя еще беспокоит». – «Добрый вечер! Мне нужен Кирилл Вацура». – «Я у телефона»…
– Здорово! – воскликнул я.
Старшина внимательно смотрел на меня.
– Что это? – спросил он.
– Володя Высоцкий позвонил мне вчера вечером, – ответил я, делая вид, что говорю серьезно. – Разве ты не слышишь?
«Слушай меня внимательно. Нам все известно о твоих подвигах, ты хитрый, умный и смелый человек. Ты талантлив, но, как последний торгаш…»
– Будешь слушать до конца? – спросил Кныш.
– Нет, спасибо, я уже это слышал.
Он отключил магнитофон, вынул кассету и спрятал в карман.
– Что это все значит? – спросил он.
Я пожал плечами.
– Ты думаешь, это розыгрыш?
– Думаю, что да.
– А кто мог тебя так разыграть?
Я снова пожал плечами.
– Аванс получил? – быстро спросил старшина, глядя мне прямо в глаза, и я так же быстро ответил:
– Нет.
Может быть, я поступил неразумно, хотя никакого криминала с моей стороны не произошло. Если бы я признался и отдал Кнышу аванс, то следовало бы сразу поставить крест на моей надежде вернуть дракона. Милиция начала бы шумные и безрезультатные поиски человека, подкинувшего мне деньги, – хотя какой смысл в этих поисках, когда преступление еще не совершено? – и этот человек исчез бы навеки, прихватив с собой и дорогую моему сердцу штуковину. Но, включившись в игру, я не предпринял никаких мер для самозащиты, и с этого момента в моей жизни начался очередной крутой вираж. Меня предупредили, что могут подставить, и эта подставка, похоже, начала набирать обороты.
– Ну хорошо, – сказал Кныш и напялил на голову фуражку. – Если снова будут звонить, ставь нас в известность.
– Хорошо, – ответил я, провожая старшину до двери. – Но думаю, что доброжелатели проинформируют вас намного раньше меня.
Вот уже отчетливо вырисовываются три стороны, каждая из которых ведет свою игру, думал я, не спеша прогуливаясь по набережной. Первая: это те, кто предлагает мне работу. Вторая: кто предупредил о подставке. И третья: кто подслушал телефонный разговор и подкинул кассету с записью в отделение милиции.
Стемнело. Загоревшие люди, кажущиеся в сумерках еще более темными, фланировали по набережной. Терпкий запах хвои стоял в прогретом воздухе. От асфальта тянуло жаром, накопленным за день. Море уснуло и спряталось в ночи. Сейчас оно было беззвучным и без границ сливалось со звездным небом, словно копируя: на его черном полотне горела и перемигивалась россыпь корабельных огней. На набережную волнами накатывала музыка. Тяжелый рок переплетался с вальсом, восточным мотивом и ритмичной трелью цикад. Выше набережной, на взлете, ощетинившемся пиками кипарисов, бегали и перемигивались гирлянды лампочек, между деревьями двигались тени, проглядывали белые столики и стулья под разноцветными зонтами.
Я остановился напротив открытого кафе «Горка», раздумывая, подняться в него или не стоит. Пожалуй, стаканчик пепси-колы я мог себе позволить.
Подставить меня, насколько я понял, собираются как раз по поводу работы, думал я, поднимаясь по ступеням наверх. Значит, все встанет на свои места, как только я категорически и однозначно откажусь от услуг работодателя, если он позвонит мне в следующий раз.
Все столики были заняты, и я сел на бордюр, обшитый полированными рейками, полез в карман рубашки, вынул несколько купюр, пестреющих многочисленными нулями, и пересчитал свой капитал. Так и есть, на пару стаканов колы этих купонов хватит.
Я поймал себя на мысли, что ищу повод, чтобы не принимать торопливых решений и не отказываться сгоряча от выгодного дела. «Высоцкий» что-то бормотал насчет моих способностей. Что он имел в виду? Мои жалкие навыки в скалолазании? Умение выживать в экстремальных условиях? Или мою осведомленность в делах наркомафии? Что я умею делать лучше любого жителя поселка?
Что ж, тому, кто предлагает работу, виднее. Может быть, в ней не будет никакого криминала, а лишь некоторая доля риска и авантюризма. Но к чему тогда такая осторожность – синтезированный голос, магнитофонная запись? Зачем подкидывать аванс на балкон, когда проще зайти ко мне и вручить из рук в руки?
Потягивая холодную водичку из граненого стакана, я пришел к выводу, что пока не следует суетиться, бежать в милицию, посылать подальше голос магнитофонной записи. Это я всегда успею сделать, пока же надо спокойно ждать развития событий и смотреть, какую работу мне предложат.
За столиком, стоящим в дальнем углу площадки, началось какое-то волнение. Послышались оживленные голоса, потом крики, грохнулась и разбилась о бетонный пол бутылка, двое темноволосых парней в белых рубашках, стоявших у окошка ларька, торгующего вином и шашлыками, метнулись к столику и тотчас потерялись среди теней и сигаретных огоньков. Затем на пол упали стулья, звякнули стаканы, привлекая внимание даже самых пьяных посетителей кафе. Неожиданно я увидел Ирину. Растрепанная, размахивая сумочкой, она выбежала из темноты, где разгорался скандал, под луч прожектора, установленного на крыше ларька, бегом пересекла площадку и кинулась, стуча каблуками, по ступенькам на набережную.
Я вскочил, чтобы догнать ее и выяснить, что произошло, как на освещенный пятачок площадки вышла Анна. Она двигалась тоже в сторону лестницы, но намного спокойнее, чем ее подруга, однако из темноты выскочил и догнал ее в три прыжка низенький, кривоногенький молодой человек с короткой, почти под «ноль» стрижкой, в широких черных брюках, из-под которых выглядывали белые носки, и черной рубашке, расстегнутой почти до пупка. Он схватил Анну за руку, рванул на себя и хрипло выдавил: