Потом – полный провал.
* * *
Штормило, меня укачивало, к горлу подкатывала тошнота, и я морщился, качал головой, но все никак не мог открыть глаза.
– Выпей, выпей! – говорил кто-то рядом, и я чувствовал, как мои зубы стучат о металл.
Я с трудом воспринимал пространство вокруг себя. Трудно сказать, сколько усилий мне потребовалось на то, чтобы определить, что я лежу на дощатом полу, а надо мной, словно ангелы, порхают рукава и полы одежды и оттого по лицу прогуливается сквознячок.
Приоткрыв глаза, я увидел лицо Татьяны. Без налобной повязки оно казалось бесстыдно голым. Девушка держала у моего рта кружку и заставляла что-то пить.
– Ты что… – с трудом произнес я, едва ворочая распухшим языком. – Обалдела… Чем ты меня ударила?.. Убери кружку!
За ее спиной звездно мерцали круглые глаза китченбоя. Он мял в руках мокрое полотенце, не зная, на что его намотать.
– Это не я тебя ударила, – мягко возразила Татьяна, убирая кружку от моего рта и внимательно глядя мне в глаза. – Ты вообще ничего не помнишь?
– А кто же меня ударил?..
– Не знаю. Я только слышала, как ты крикнул. Пошла по улице и увидела тебя лежащим…
Я приподнял голову и завел руку под затылок.
– Мозги, наверное, вытекли, – простонал я, нащупав больное место. – Дайте руку, какого черта я тут как ворсистый ковер…
Китченбой едва успел поддержать меня. Меня качало. Доски под ногами ходили ходуном, словно палуба фрегата во время шторма.
– Кожа немного рассечена, – сказала Татьяна, рассмотрев мой затылок.
– Ты не видел, кто меня шарахнул? – спросил я у официанта.
– Нет, сэр, я в это время был на кухне, – ответил китченбой. Он был так напуган, словно ждал от меня ответного удара, и вздрагивал, если я делал резкое движение.
– Ну, конечно! – проворчал я, выдергивая из рук официанта полотенце и прикладывая его к затылку. – Никто ничего не видел. А мне в десяти метрах от гостиницы едва голову не проломили… Лед у тебя есть?.. То, что его на Джомолунгме до хрена, это я и без тебя знаю, но мне нужен не айс-шелф [10] , дружище, а айс фо коктейл. Понимаешь?
Я сел на стул. Боль неприятно пульсировала на затылке, словно меня методично шлепали мухобойкой. Татьяна с чашкой кофе маятником двигалась передо мной, как-то странно поглядывая на меня. Официант, дабы не нарываться на новые упреки, исчез на кухне. Я сидел в позе роденовского «Мыслителя», с той лишь разницей, что одной рукой прижимал к ране полотенце. Деревня, увязнув в темноте, хранила свои тайны.
– Не знаю, насколько ты замял конфликт с инспектором, – произнесла Татьяна тихо, – но я бы не стала полностью исключать его…
– Ладно! – сердито махнул я рукой. – Не старайся. Все равно я не верю ни тебе, ни инспектору, ни этому разносчику мороженых лямблий. Я тут всем мешаю.
– Зачем ты включал станцию?
– О! Вся деревня уже в курсе дела. Этой темы для обсуждения должно хватить на месяц.
– Лез куда не надо, вот и получил, – сделала вывод Татьяна.
Я пялился на ее шерстяные колготки, которые плотно обтягивали ноги, на свитер грубой вязки, достающий до колен, на эту уютную человеческую кошку с розовым носом и чувствовал, что в хитрости и тьме души заметно ей проигрываю.
– Понятно, – кивнул я и тотчас поморщился от боли. – Это сделал или инспектор, или начальник станции… Словом, кто угодно, но только не ты.
– Очень ты мне нужен, – фыркнула Татьяна и звякнула чашечкой о блюдце. – Мне от тебя ни вреда, ни пользы.
– Нет-нет! – возразил я. – От мелкой пакости так иногда сладко на душе бывает! Разве у тебя ни разу не возникало желания ударить меня по голове?
– Возникало, – созналась Татьяна. – Но не думаю, что тебе желали всего лишь мелкой пакости… Ты хорошо рассмотрел свою рану в зеркало? Если бы орудие пошло не по касательной, твой череп раскололся бы, как грецкий орех.
– Хватит пугать, – буркнул я. – Считай, что ты меня морально раздавила. Но хочу на всякий случай предупредить: не позднее завтрашнего утра я узнаю, кто это сделал. Если кто-то из местных, по приказу инспектора, то я заставлю его скакать, как одноногого тушканчика, прямо во дворец правосудия. Ну а если… Впрочем, хватит страшилками перекидываться.
– Почему же! – оживилась Татьяна. – Мне очень интересно, что ты сделаешь со мной?
– Попытайся догадаться. Даю три попытки!.. Нет, милая, ты меня не знаешь и даже предположить не сможешь, насколько страшна будет кара… Будь другом, смочи полотенце!
Татьяна тотчас встала, подошла ко мне, взяла меня за чуб и наклонила голову так, чтобы видеть затылок.
– Полотенце тебе больше ни к чему, – решила она, вернулась за свой стол, раскрыла «молнию» на походной аптечке. – А почему ты так уверен, что я тебя совсем не знаю?
Она перебирала тюбики с мазями, близко поднося их к глазам, чтобы прочесть название. Плохое зрение, подумал я. С такой близорукостью запросто можно промахнуться даже с двух шагов.
– А что ты можешь обо мне знать? – пожал я плечами. – Имя, фамилию, пол, спортивный разряд… Что еще?
Девушка вертела в руках тюбик с синтомицином.
– Не только это, – произнесла она медленно, будто моя биография мелким шрифтом была напечатана на тюбике. – Я знаю, что год назад ты работал начальником контрольно-спасательного отряда в Приэльбрусье и сотрудничал с органами госбезопасности… Знаю, что у тебя были неприятности из-за связи с какой-то немкой… Потом ты работал в частном сыскном агентстве и тренировался на скалодроме в люберецкой спортивной школе… В составе российской команды ходил на траверс Дхаулагири. Потом вместе с американцами восходил по южному склону Лхоцзе, где и познакомился с Родионом… Потом он предложил тебе поработать высотным кинооператором, а в свободное от съемок время заняться реставрацией усадьбы в Араповом Поле. Я не ошибаюсь?
Она кинула на меня вопросительный взгляд. Я не то что был удивлен. Я словно под лед провалился вместе со стулом и раной на затылке и стремительно погружался в ледяную воду. Надеть на физиономию гипсовую маску невозмутимости мне никак не удалось – щекам, ушам, глазам было очень тесно.
«Князь, однако, болтун, – подумал я, испытывая неприятное чувство, словно из одежды на мне были только рваные носки. – Но о сотрудничестве с органами, по-моему, даже он не знал».
– И как тебе удалось все это разнюхать? – спросил я, стараясь не показывать, что осведомленность девушки меня задела.
– Святослав Николаевич кого попало на должность письмоводителя не взял бы, – легко ответила Татьяна, вскрывая упаковку со стерильным бинтом.
– Ну, хорошо, – проглотил я. – Обойдемся без саморекламы… Эй-эй! Ты этой мазью мне все волосы вымажешь!