– Я заплачу тебе двадцать тысяч долларов за восхождение на Плаху! – сказал Родион и барским жестом опустил свою руку на плечо Столешко. – Устраивает?
– Конечно, – дрогнувшим голосом произнес Столешко и потянулся за бокалом с водкой.
– Тебе надо будет подняться со мной до высоты семи тысяч двести метров, преодолеть седловину и спуститься в деревню Хэдлок.
– Не слышал о такой…
Родион взмахом руки прервал Столешко, словно хотел сказать: не заостряй внимание на второстепенных деталях.
– Там мы с тобой расстанемся. Я окольными путями вернусь в Катманду и вылечу в Москву. А ты должен сидеть в Хэдлоке и две недели носа оттуда не показывать.
На этом можно было бы закончить постановку Столешко задачи, но Родиона прорвало, и он начал подробно рассказывать о нашем плане, не забыв упомянуть о своем знаменитом отце, о выстреле, о бессилии милиции. Я наступал Родиону на ногу, но он не реагировал. Столешко, казалось, слушал невнимательно, но все время кивал головой.
– То есть, – подытожил Родион, – по легенде, ты сбросишь меня в пропасть, завладеешь моими документами, переправишься в Таиланд и там изменишь свою внешность. Станешь моей копией. Понятно?
– Не совсем, – ответил Столешко. – Вы хотите, чтобы в эту легенду поверили в России?
– Совершенно верно!
– А кто и как будет ее там распространять?
– А вот это уже головная боль моего друга Стаса Ворохтина! – ответил Родион. – Он у нас будет главным провокатором. Он должен будет убедить и полицию Непала, и наши органы в том, что гражданин Столешко в корыстных целях убил гражданина Орлова и взял себе его внешность.
– Не совсем приятная роль, – с сомнением произнес Столешко, отщипывая кусочек сыра.
– А большие деньги, мой друг, не всегда легко достаются, – заверил Родион.
– А как потом я докажу, что никого не убивал?
Родион всплеснул руками.
– Вот чудак! Зачем тебе надо будет что-то доказывать, когда ты вылезешь из Хэдлока и появишься в Катманду? Скажешь: я Никифор Столешко, «снежный барс», покоритель двух…
– Трех.
– …трех восьмитысячников. Засветишь свое красивое и честное лицо перед телекамерами. В ответ на это наша доблестная милиция спросит меня: а вы кто в таком случае? И я отвечу в том же духе: Родион Орлов, бывший эмигрант, сын художника Святослава Орлова…
Я уже не просто наступал Родиону на ногу. Я бил по ней каблуком. Орлов же наваливался на свою цель танком, и всякая мелочь, отвлекающая от работы или стоящая на пути, выводила его из себя. Он не выдержал:
– Да что же ты с моей ногой делаешь?!
– Выйдем, поговорим, – процедил я и схватил Родиона за рукав.
Очутившись в коридоре, я бесцеремонно взял его за ворот свитера.
– Ты что творишь? – зашипел я.
– Цыть! – прикрикнул на меня Родион. – Ты зачем дергаешься, чудила? Тебе охота, чтобы твое имя склоняли во все стороны? Пусть этот парень перед миром позорится, ему деньги нужны!
Видя, что я не нахожу возражений, он добавил:
– Пойми же ты! Стоит только один раз попасть в прессу и на телевидение с клеймом «преступник», так потом за всю жизнь от него не отмоешься! Тебе это надо? Нам с тобой еще не один фильм снимать, потому стоит позаботиться о чистоте имени. А спортивной карьере этого парня каюк! От него, как от прокаженного, теперь все отмахиваться будут.
Вроде бы он меня убедил. Теперь я становился главным провокатором, как с легкостью окрестил меня Родион. После того как Родион и Столешко уйдут через седловину Плахи в деревню Хэдлок, я должен буду подняться с одним или двумя свидетелями на место «преступления», найти оставленные там «улики» и растрезвонить об убийстве Родиона по всему Непалу, а потом и по Арапову Полю. И уже после этого в усадьбе появится Родион. Представляю, сколько шишек посыплется на его несчастную голову!
В этот же день мы сочинили письмо, которое Столешко якобы написал Родиону с просьбой взять его в нашу связку в качестве высотного носильщика. При помощи «Полароида» я сделал несколько портретов Столешко, сканировал их и записал файлы на чистую дискету. Потом переделал «договор», вписав в него фамилию Столешко.
Кажется, мы предусмотрели все. Столешко потребовал у Родиона всю обещанную сумму сразу и наличными. Когда он пересчитывал купюры, раскладывая их аккуратными стопками на столе, я подумал, что честное и незапятнанное имя тоже стало товаром.
Седьмого марта вертолетом ВВС Непала мы втроем вылетели к подножию Ледовой Плахи, где расположился базовый лагерь американской экспедиции Креспи.
Игра началась.
Я оглянулся, медленно подтягивая к себе веревку, но Бадура не увидел – портер [2] скрывался за перегибом карниза. Я висел над пропастью, почти упираясь темечком в ледяной язык натечного льда. Свободной веревки осталось пять метров. Этого было мало для того, чтобы я мог добраться до небольшой скальной полочки, где можно было бы без риска забить крюк. А здесь, в окружении линз льда, один удар молотка мог обрушить на голову шерпа [3] многотонную сосульку.
Ветер крепчал с каждой минутой. Все вокруг затянуло серой мглой. Порывы ветра швыряли в лицо колкий снежный песок. Время от времени исполинское тело горы начинало мелко дрожать, словно где-то вверху проносился тяжелый железнодорожный состав – не выдерживая тяжести выпавшего снега, с крутых склонов одна за другой срывались лавины.
– Почему застряли, сэр?! – по-английски орал снизу портер.
Я держался на стене из последних сил. Рука в перчатке шарила в поисках хоть какого-нибудь выступа, за который можно было бы ухватиться. Зубья титановых кошек под моей тяжестью крошили лед, белая крошка сыпалась в бездну. Я часто дышал, в голове грохотал колокол, пульсировала в висках кровь. Серое, отдающее холодом тело стены стояло перед моими глазами. Я прижался к нему всем телом, различая мельчайшие пупырышки и сколы; камень был земным и казался обыкновенным, но эта стена меня не принимала, она будто отвернулась от меня, не желая видеть мое искаженное напряжением лицо и слышать крик, сдавленный зубами. Спасти мог только ледоруб. Я приподнял его, выискивая место, куда можно было вы вогнать отточенный с зазубринами клюв, но снова подавил в себе желание шарахнуть по ледовому языку.
– Сэр! Бадур хочет идти вниз! – донесся до меня голос портера. Интонация была интересной – в ней наполовину угадывался вопрос, наполовину – каприз. Он словно давал мне понять, что пока еще спрашивает моего разрешения, но очень скоро просто объявит мне о своем решении.
У меня не было сил подыскивать в уме ругательства, и в ответ я лишь дернул веревку. Потом прислонился лбом к стене и мысленно сказал ей: «Что ж ты делаешь со мной, гадина?» Клюв ледоруба несильно тюкнулся о камень, высекая искру. Черные круглые очки припорошило снегом, и я почти ослеп. Поднял руку еще выше, снова опустил клюв на камень и провел им сверху вниз. Не вовремя загудел зуммер радиостанции. Меня вызывал базовый лагерь. Руки держали на себе мою жизнь, и я не мог даже протереть стекла очков, не то что вынуть из чехла радиостанцию.