– Мерзавец! Негодяй! – клеймил меня народ, выставляя из зала. – Под суд его! В тюрьму его!
Я оказался в коридоре. Дверь за мной захлопнулась. «Что с Родионом? Он выглядит так, словно принял изрядную дозу героина, – думал я, заправляя рубашку в джинсы. – Стадо взбесилось! А я, наивный, ожидал раскаяния».
Из зеркала на меня глянуло раскрасневшееся существо с расширенными зрачками. Несколько пуговиц на рубашке были вырваны «с мясом», волосы стояли дыбом. Я даже не заметил, как рядом со мной оказалась Татьяна.
– Не надо было говорить про Филиппа, – сказала она.
– Опять! – закричал я, поворачиваясь к девушке. – Еще одна, кто мне рот затыкает, указывает, что говорить, а что нет! Чего ты хотела? Чтобы мы молча стояли перед этими обезьянами, как банановые пальмы? Почему Родион не заступился за меня? Что за пургу он нес? Почему ты, частный детектив, не рассказала, как конюх спустил на меня табун? Один красивый и немногословный, как Иисус, вторая скромная и молчаливая, как Дева Мария… Конечно, это тебе не телом мужиков прикрывать! Дай расческу!
Вместо расчески Татьяна влепила мне пощечину. Потом подождала несколько секунд, чтобы в моем ухе затих звон, и спокойно сказала:
– Иди на улицу и остынь. У тебя истерика.
Я так и сделал. Вышел через парадный вход, сел на плетень и уставился на обрезанные садовницей черенки розы.
Татьяна подошла ко мне. Я не поднимал голову, смотрел на ее ноги.
– Плохо дело, Стас, – сказала она тихо и ласково. – Филя не имеет никакого отношения к последнему выстрелу. Когда это произошло, мы стояли с ним у проходной.
Я поднял на нее многотонные глаза.
– Как я тебе завидую, – произнес я. – У тебя послезавтра заканчивается договор.
– Заявление принес? – спросил Мухин.
Он сидел за столом и, пригнув голову, кусал бутерброд. Колбасный слой в нем был очень тонкий, почти прозрачный, но следователь выедал в основном его, игнорируя хлеб. Крошки сыпались на картонный скоросшиватель, на котором было написано: «Дело №…».
Я положил перед ним заявление.
Кое-как справившись с бутербродом, он сдунул крошки на пол и стал читать мое раскаяние.
– «…невозможностью отобрать сотрудников по морально-деловым качествам… м-м-м… вынуждены были тестировать… искусственная ситуация вынудила сотрудников проявить скрытые, негативные качества…» Хорошо! Годится! Все будет чики-чики!
С этими словами он открыл скоросшиватель, вложил в него заявление и сильно прихлопнул ладонью.
– Все, закрываю дело! В архив! Ну, артисты, навесили вы лапшу всему городу! И мне в том числе… Пластическая операция! К нам едет Фантомас! И многие ведь поверили, а!
– Как это понять – вы закрываете дело? – произнес я. – Разве это дело (я кивнул на скоросшиватель) состоит только из розыгрыша? А выстрел в Родиона двадцать седьмого февраля? А…
– Отсутствие состава преступления! – тотчас отпарировал Мухин.
– А смерть конюха?
– Отравление некачественной водкой.
– Да вы что? – обомлел я. – А то, что мы с вами видели в больнице? А выстрел в Родиона из окна особняка? А пистолет под моей подушкой?.. Вы же начали расследование!
Мухин цвиркнул языком и развел руки в стороны.
– С больницей, к сожалению, тоже ничего не выйдет. Я допросил Герасимова, его действия изучили эксперты – придраться не к чему, реанимационные мероприятия.
– Как это не к чему? – снова начал я заводиться. – Мы же с вами собственными глазами видели завещание, эту фальшивку, написанную и заверенную врачом!
– Вы видели, что завещание было заверено?
– Но это же ясно как дважды два!
– Дорогой мой! – погрозил мне пальцем Мухин. – Мы с вами можем подтвердить лишь то, что на наших глазах растворился обрывок бумажки с фрагментом текста, где речь шла о завещании Орлова.
– Разве этого мало?
– Это вообще ничто! Какой стороной и к какому месту врача налепить его? Он скажет: я это не писал и не заверял, и опровергнуть его слова не сможет ни один человек на свете. Может быть, это письмо санитара своим родственникам в деревне, в котором он предполагал, каким могло бы быть завещание богатого горожанина, попавшего недавно под колеса автомобиля. Или фрагмент рассказа начинающего литератора Герасимова, написанного им в часы ночного дежурства для районной газеты.
– Но вы же знаете, что это не так! – с отчаянием произнес я.
– Да, – согласился Мухин. – У меня есть свое личное мнение на этот счет, но его к делу подшить нельзя.
– Но пистолет подшить можно?
– Пистолет можно, – кивнул Мухин. – И он уже подшит. Правда, к другому делу. И ты первый, кто будет вызван на допрос по нему.
– Надеюсь, вы будете его вести?
– Увы, увы, увы!
– А кто? – упавшим голосом спросил я.
– Молодой и энергичный следователь из араповопольского ОВД. А я, – Мухин сцепил руки в замок и сладко потянулся, – а я еду домой.
– Нет, – произнес я, садясь на край стола. – Вы не имеете права бросить все и уехать! Вы знаете очень многое, вы верите, что Гонза – преступник, мы с вами уже почти приперли его к стенке…
– Послушай, приятель! – покачал головой Мухин, и реденькая прядь, которая кое-как прикрывала его лысину, съехала с головы и легла на плечо следователя. – У меня же еще десятки дел, которые с нетерпением ждут моего возвращения. К тому же есть семья, по которой я смертельно соскучился, пока занимался вашим маскарадом. А этот молодой следователь – боевой парень! У него энергичный и жесткий стиль работы.
– Да этот молодой парень меня первого в СИЗО посадит! – начал убеждать я, незаметно придвигая руку к «Делу №…». – Князь болен, у него уже нет сил заступиться за меня. Татьяна тоже сматывается в Москву, у нее договор заканчивается. Родион, кажется, испугался служащих, ходит вареный, двух слов связать не может. И все эти хамелеоны-лицемеры с удовольствием дадут против меня показания, что я вводил их в заблуждение, вбивал клин между ними и Родионом, чтобы изолировать его, выкинуть из усадьбы, убить… А ваш молодой и энергичный не станет разбираться и очень энергично пришьет мне дело.
– Уже шьет, – обронил Мухин.
– Что?! Он завел уголовное дело на меня?!
– Не на тебя конкретно, а по факту незаконного хранения оружия.
– Но я подозреваемый номер один, не так ли?
– Так ли, – признался Мухин.
Молниеносным движением я схватил со стола «Дело №…» и вскочил на ноги.
– Чего ты дергаешься? – крикнул Мухин и сам стал дергаться. – Не усугубляй свое положение!
– Я не позволю сдать это дело в архив! – предупредил я, прижимая скоросшиватель к груди.