Человек в маске, напоминающей рыцарский шлем, сидел на стуле неподвижно и в неестественной позе, словно ему между лопаток упиралось лезвие ножа. Он был одет в черный спортивный костюм, который кое-как маскировал его женоподобную фигуру; руки обтягивали тонкие лайковые перчатки; шею закрывал шарф, намотанный словно бинт.
– Мне кажется, что ваше сравнение с игрой не совсем корректно, – раздался из динамиков искаженный голос человека в маске. – Я не играю. Ничего общего с игрой моя профессия не имеет. Что касается предназначения, то и это слово не совсем точно определяет мотивы моего выбора. Никто никогда не узнает своего истинного предназначения…
– И все-таки мы отвлекаемся от главной темы, – перебил ведущий. Маска разговорилась, многие ее слушали с раскрытыми ртами, но ведущему хотелось, чтобы так слушали его. – Мы говорим не только, а точнее, не столько о моральной стороне профессии киллера и тем более не о правовой основе убийства. Нам бы хотелось разобраться в другом… Вот вы говорите: никто и никогда не узнает своего истинного предназначения. Означает ли это, что вы, если бы сложилась иная ситуация, с таким же успехом могли бы работать не во вред, а во благо общества?
– А я как раз и работаю во благо общества.
– Вы убиваете!
– Я привожу в исполнение смертные приговоры.
– И кто, позвольте уточнить, эти приговоры выносит?
– Объективная справедливость.
Ведущий задумался. Возникла пауза. Гера зевнул слишком откровенно. Соседушка покосилась на него и сдвинулась на край стула, словно поведение молодого человека могло ранить ее хрупкую и нежную душу.
– Мы подошли к очень важному моменту, – сказал ведущий. – Объективная справедливость. Все ли из нас в достаточной степени осознают, какую социальную опасность представляет из себя вольное трактование этого, казалось бы, безобидного понятия? А бывает ли вообще справедливость объективной? Кто хочет высказаться? В третьем ряду молодой человек?
В этот момент Гера прикидывал, как лучше выбраться из зрительного ряда, чтобы не попасть в кадр и не отдавить ноги зрителям. Ведущий воспринял его нетерпеливое скольжение задницей по стулу как желание высказаться и уже направился к нему, но Гера отчаянно покачал головой. Ведущий профессионально повел взглядом по рядам и зацепился за худенького школьника в очках, который сидел во втором ряду, как раз под ногами Геры. Камера уставилась в их сторону своим циклопическим глазом. Гере пришлось сосредоточиться, выровнять спину и сделать умное лицо.
– Если бы справедливость была объективной, то на земле никогда бы не существовало судов и все конфликты решались бы легко и быстро, – едва слышно, очень серьезным голосом произнес школьник. Наверное, он был отличником. Отличники никогда не улыбаются, у них нет детства. – Но вся беда в том, что справедливость – это мутация инстинкта сохранения, который отвечает за благополучие только вверенной ему особи и игнорирует интересы всех остальных…
«Ну все! – подумал Гера. – Больше нет сил терпеть. Мутация инстинкта – это уже слишком!» Красный огонек над камерой продолжал гореть, и школьник, не встречая сопротивления и возражений, продолжал его раздувать, как уголек, своим зрелым суждением.
Гера не мог шелохнуться, словно в него был направлен ствол безоткатного орудия. Соседка ритмично кивала головой, демонстрируя солидарность с витиеватой позицией юного вундеркинда, и тянула руку с диктофоном вперед, чтобы записать каждое его слово, каждый вздох. «Ей бы рядом с ним сидеть, а не со мной!» – мысленно посочувствовал девушке Гера. Он стал думать о воле и настырном клиенте, который достал его своей «девяткой» с дефективным карбюратором. Третий день подряд Гера пытался вдохнуть в машину жизнь. Мастерская была наполнена запахом гари и матом.
– Обратите внимание: справедливость – это химера, – сказал ведущий, вновь привлекая внимание студии к себе. – Каждый по-своему справедлив, но человечество в целом несправедливо в принципе. Можно ли в таком обществе вообще говорить об убийстве как способе наказания за провинность?
Камера повернулась вокруг своей оси и нацелилась на человека в маске. Гера, улучив момент, стал пробираться к выходу.
– Мою справедливость определяет моя совесть, – ответил человек в маске. – Прежде чем принять заказ и приступить к его выполнению, я требую от заказчика объяснений.
– И вы уверены, что заказчик скажет вам правду?
– Я доверяю интуиции. Она меня никогда не подводила.
– Вы – страшный человек…
– Справедливость, как и правда, страшна.
– Скажите, а вы смогли бы сейчас снять маску?
– Нет.
– Вы боитесь правосудия?
– Я боюсь славы и популярности. Не хочу, чтобы на меня показывали пальцем в метро. Боюсь новых заказов – я завален работой выше крыши. А правосудие бессильно чем-либо навредить мне, потому что доказать мою причастность к убийствам невозможно. Я не оставляю ни следов, ни улик. Я никогда не повторяюсь.
– То есть вы, говоря языком профессионалов, – мастер? – оживился ведущий. – Вы могли бы привести пример своего мастерства?
Гера уже шел наверх, к шторам, за которыми, как ему казалось, можно было найти выход из студии. «К черту! К черту! – думал он. – Рожденный ползать летать не может. Пусть рецензии пишут юные вундеркинды… Жрать хочу – умираю!»
– Пример? – отозвался за его спиной человек в маске. – Хорошо, я попробую рассказать… Недавно я получил задание ликвидировать человека, работающего в сфере обслуживания. А заказчиком был профессиональный политик. О нем я расскажу отдельно…
За шторами выхода не оказалось. Деревянный настил обрывался, как внешние стены античного амфитеатра. Внизу громоздились фанерные декорации. Пахло пылью и мышами.
– …я выбрал себе роль клиента. Его появление рядом с жертвой всегда мотивировано. Но самое главное, я поставил дело так, чтобы сама жертва была заинтересована хранить время и место нашей встречи в тайне…
Гера пошел по краю настила к противоположной стороне «амфитеатра». Из-за штор, отделяющих его от зрительного зала, проникали голос человека в маске, покашливание зрителей и волна парфюмерных запахов.
– …никакого оружия, никаких контрольных выстрелов в голову. Убийство было замаскировано под несчастный случай. Я – клиент. Он меня обслуживает…
Почесывая щеку, Гера посмотрел вниз, на сложенные штабелем звенья строительных лесов. Прыгать на них с трехметровой высоты – все равно что с «тарзана» без резины. «А что у меня есть в холодильнике? – подумал он. – Кусочек сливочного масла и полкило костей, которые почему-то называются суповым набором. Слово-то какое: набор! Из каких таких продуктовых запасов его набирали?»
– Все очень просто. Надо знать психологию работника сферы обслуживания. В контакте с клиентом он думает только о том, как больше содрать с него денег. И потому никакой настороженности…
Гера, сев на край настила, свесил ноги вниз и покачал кроссовками в пустоте. «Надо же, какой умный! Все ты знаешь и предвидишь. А вот как спрыгну сейчас на эти железные трубы, так посмотрим, сколько зрителей останется на своих местах».