Пат ошибался. И теперь это не просто догадка.
— Достаточно, Майк?
— Да, я увидел все, что хотел.
Мы с облегчением выбрались на свежий воздух, сели в машину. Я закурил.
— Что с ней будет, Пат?
Он пожал плечами.
— Обычная процедура. Мы держим тело, пока устанавливаем личность, а затем хороним.
— Вы не должны хоронить ее без имени.
— Будь разумен, Майк. Мы сделаем все возможное.
— И я.
Пат искоса взглянул на меня.
— В любом случае, что бы ни случилось, не сжигайте ее. Похороны оплачу я.
— Ладно, Майк, поступай, как считаешь нужным. Формально это уже не мое дело, но черт побери, парень, если я тебя знаю, скоро оно вновь окажется в моих руках. Если появится что-нибудь новое, сразу сообщай.
— Естественно, — сказал я и тронул автомобиль.
Письмо опоздало на два дня. Адрес был взят из телефонной книги, которая не переиздавалась с тех пор, как я переехал. Мои руки дрожали, когда я открыл письмо. Они стали дрожать еще сильнее, когда я его прочитал.
"Дорогой Майк! Какое, чудесное утро, какой прекрасный наступает день!
Я чувствую себя свежей и обновленной и хочется петь. Не могу начать с благодарности, потому что слова ничтожно малы. Это не дружба, мы ведь не настоящие друзья. Это доверие, а если б ты знал, как важно иметь человека, которому можно доверять. Ты сделал меня счастливой. Твоя Рыжая."
Я скомкал письмо в кулаке и швырнул в стену.
Обычно они не выходят на улицы до полуночи. Но если вы спешите, то проводят вас прямо к дому и заберут свою долю позже. У них желтые лица, нервно бегающие глаза. Они бренчат мелочью в кармане или гремят цепочкой с ключами и цедят слова уголками рта.
Таким был Кобби Беннет, и тень он отбрасывал только от искусственного света. Я нашел его в грязном кабаке близ Кэнэл-стрит за серьезнейшим разговором с парой деток, которым не дашь больше семнадцати.
Они походили на старшеклассников, впервые вышедших в свет истратить папины денежки.
Я не стал ждать конца разговора. Детки немного побледнели, когда я растолкал их, и без слов отошли в сторону.
— Привет, Кобби.
Сводник был больше похож на загнанную в угол ласку, чем на мужчину.
— Чего ты хочешь?
— Не то, что ты продаешь. Между прочим, кем торгуешь в последнее время?
— Попробуй узнай, свинячье рыло.
Я хмыкнул, ухватил пальцами кусочек кожи у него на ноге и закрутил.
Когда лицо Кобби посерело, а в уголках рта показалась слюна, я разжал пальцы и заказал ему выпивку.
— Черт побери, за что? — выдавил он. Его прищуренные, почти прикрытые глаза обжигали меня ненавистью. Он потер ногу и вздрогнул от боли. — Ты же знаешь, чем я занимаюсь.
— Работаешь на посредника?
— Нет, на себя.
— Кто была Рыжая, убитая вчера утром, Кобби?
На этот раз его глаза широко раскрылись; он облизал губы. Он был испуган. Он прямо съежился, пытаясь стать как можно более незаметным. Как будто ему не поздоровится, если его увидят со мной. Это делало его похожим на Коротышку — тот тоже боялся.
— В газетах пишут, что ее сбило машиной. Ты называешь это убийством?
— Я не говорю, что ее сбило. Я говорю, что она была убита.
— А я-то тут при чем?
— Кобби... ты хочешь, чтобы я в самом деле обиделся на тебя? — Я выждал секунду. — Ну!
Он не спешил с ответом. Подняв глаза и встретив мой взгляд, Кобби отвернулся и залпом осушил бокал.
Потом произнес:
— Ты грязный сукин сын, Хаммер. Если бы не моя трезвая голова, я давно бы тебя выпотрошил. Понятия не имею, кем была эта проклятая рыжая проститутка. Мне иногда приходилось с ней работать, но то ее не было дома, то на нее жаловались, и я ее бросил. Очевидно, мне здорово повезло, потому что как раз после этого прошел слух, что иметь с ней дело опасно.
— Кто пустил слух?
— Откуда мне знать? Об этом говорили все.
— Продолжай.
Кобби постучал но стойке, требуя еще порцию хайбола, и понизил голос.
— Слушай, отстань от меня! Может быть, какой-нибудь молодчик, не скупящийся на нож и пулю, решил подержать ее подольше и отбить разовых клиентов. Может, еще что-нибудь... Знаю только, что с ней было лучше дела не иметь, а в этом бизнесе для меня достаточно одного слова. Почему бы тебе не спросить кого-нибудь другого?
— Кого!? Кого еще здесь спросить? Ты очень правильно понял, что меня интересует. Мне нравится, как ты заговорил. Нравится настолько, что, пожалуй, пусть все узнают, что мы с тобой закадычные дружки. Зачем мне спрашивать кого-то еще, если есть ты...
Его лицо стало неестественно белым. Он потянулся за бокалом и чуть не пролил спиртное.
— Как-то она сказала, что работает в доме...
Кобби проглотил хайбол и, вытерев рот, пробормотал адрес.
Я и не подумал благодарить его. С моей стороны было одолжением молча заплатить за выпивку и уйти.
В Нью-Йорке тоже есть трущобы, и я забрался в самую клоаку. Улица с односторонним движением, упирающаяся в реку, гнезда крыс, двуногих и обычных, салуны на каждом углу...
Я смотрел на номера и вскоре нашел нужный, но это был только номер, потому что дома, собственно, не осталось. Как рот прокаженного, черным провалом зиял дверной проем, обгоревшие окна были мертвы.
Приехали! Я выругался и выключил мотор.
Ко мне подошел мальчик лет десяти и по собственной инициативе объяснил:
— Недели две назад кто-то выкинул из окна спичку на кучу мусора.
Большинство девиц погибло.
Эти современные детишки слишком много знают для своих лет...
Я зашел в ближайший бар, так сжав кулаки, что ногти вонзились в ладони. Ну вот, думал я, ну вот! Неужели ни за что не ухватиться?
Бармен ничего не спрашивал. Просто сунул стакан и бутылку мне под нос и отсчитал сдачу с моего доллара.
— Еще?
Я покачал головой.
— На этот раз пива. Где у вас телефон?
— Вон в углу.
Я подошел к аппарату, опустил никелевую монетку и позвонил Пату домой. Мне повезло, потому что он ответил.
— Это я, приятель. Сделай одолжение — в одном из публичных домов был пожар, и меня интересует, проведено ли расследование и каковы его результаты. Можно узнать?