В этот момент в наушнике прорезался голос Лапшина:
— Эй вы там, наверху... У ФСБ тут нет вертолетов. Клянутся и божатся.
— Может, телевидение? Ну вдруг. Ну может быть, — предположила вслух Морозова. — Я надеюсь, что это телевидение. Я очень надеюсь, потому что, если это не ФСБ и не телевидение...
— Это за ней, — сказал Маятник, тыча пальцем вверх. — За ней. — Он кивнул на Лену Стригалеву. — Они сказали: сиди и жди, пока ее не заберут. Наш человек или наши люди, я уже не помню точно.
— А ты не мог бы сразу все рассказывать, а не порциями?! — возмутилась Морозова и скомандовала: — Все отсюда вниз, на пятый этаж! Все уходим, быстро!
— Оставим девку здесь! — сказал Маятник, которому команда Морозовой пришлась явно по душе, и ноги его уже потихоньку двигались в сторону лестницы. — Оставим им девку, я уже потерял интерес ко всему этому делу...
— А тебя кто спрашивает? — пожала плечами Морозова. — Лена, пошли.
— Мне не велели выходить из номера, — покачала головой Стригалева.
— Что, убьют тебя за это?
— Нет, не убьют. Им нельзя меня убивать.
Морозова вздохнула. Какое счастье, что у нее в пуговице микрофон, и вся эта ахинея пишется на жесткий диск, а потом будет представлена на Чердак, а там ее послушают и, безусловно, оправдают Морозову за все те глупости, которые она здесь натворит. Потому что у нее уже голова идет кругом от нагромождения нелепостей, которые говорят и делают эти люди.
— Морозова, — проговорил Лапшин в ухе. — Тут Бондарев нарисовался.
— Бондарев? Это, конечно, не Иисус Христос, но хоть что-то... Все вниз, вниз!
Григорий Крестинский, также известный как Крест, также известный как Григорий Иванов, любитель кошек, а также колющих и режущих предметов, не любит убивать людей. Это не доставляет ему удовольствия. Ни в коем случае. Он постоянно себе об этом напоминает. Иногда он говорит об этом и другим людям. Это не удовольствие. Это даже не работа. Это — цена. Та цена, которую он должен заплатить. Не он выбрал способ расплаты, выбрали другие. Они не нашли Григорию другого применения. Наверное, у них были основания, чтобы решить так, а не иначе.
Все это очень интересная тема для разговора, и Григорий не прочь бы с кем-то поговорить об этом. За последние несколько лет он мало с кем разговаривал по душам. И все потому, что Григорий — очень откровенный человек. Если он начинает говорить, то говорит прямо, открыто и может высказать такое, чего другие люди просто не захотят слышать. Побоятся или просто не поверят. Поэтому люди не хотят слушать Григория. Норовят убежать. Так что лучшие собеседники для Григория — это люди в определенном состоянии. Люди, которые не могут никуда убежать. Но при этом могут слушать. Тот молодой человек в гостинице был едва ли не идеальным собеседником. Он иногда приходил в себя, открывал глаза, и тогда создавалось полное ощущение, что имеешь дело с внимательным заинтересованным собеседником.
Крест сохранил наилучшие воспоминания о том вечере. Правда, потом он спохватился, что под конец уж слишком разоткровенничался, и молодой человек не сможет сохранить услышанное в тайне... Тем более что с молодым человеком их свел совсем не случай, а работа. А работа — это такое дело... Ее лучше выполнять точно и в срок. За одну-единственную оплошность можно потом расплачиваться годами. Так что лучше не допускать оплошностей. И Григорию пришлось навестить молодого человека в больнице. Жаль-жаль, с ним было так приятно общаться.
Григорий думал, что следующий внимательный собеседник встретится ему очень нескоро. Он был готов ждать месяцы и годы. Но ему повезло.
Это была двойная удача, причем улыбнувшаяся Григорию так внезапно... Он едва успел заметить эту улыбку фортуны посреди трудовых будней. Но все же успел.
Григорий так давно обитал в Волчанске, что уже перестал его ненавидеть. Он перестал вспоминать о том позорном эпизоде, который случился именно здесь три года назад и который совсем не украсил карьеру Григория. Тогда, три года назад, он все сделал не так. Как ему сказали, переусердствовал.
Григория привели к Важному человеку, тот, как всегда, сидел в полутемной комнате и оттуда пристально наблюдал за Григорием.
— Ну как же так? — сказал Важный человек, и Григорию стало неуютно. — Ну разве же так можно? И ты еще после этого говоришь, что тебе не доставляет удовольствия убивать людей?
— Нет-нет, — вздрогнул тогда Григорий, ответ вырвался из него на уровне рефлекса, потому что этому ответу его долго и больно учили в одном страшном месте, где окна закрыты решетками, а еще там есть провода, иглы и...
— Нет, это не доставляет мне удовольствия. Эта женщина... Она просто мешала мне, она хотела меня задержать...
— Ты ведь мог просто ударить ее. Оттолкнуть. Но тебе этого было мало, — с грустью сказал Важный человек. — Ты убил ее. Отрезал ее голову. Потом испугался того, что сделал, и спрятал голову в мусоропровод. Потом разозлился на себя, что не сделал работу, и убил двух совершенно посторонних людей. Ну разве это правильно?
Григорий едва не заплакал. Важный человек всегда все знал, но каждый раз это было для Григория настоящим потрясением. Он настолько правильно все сейчас рассказал, что Григорий едва не упал перед ним на колени. Но не упал. А другие падали. Григорий видел это своими глазами.
— Мне очень жаль, — сказал Григорий, потупив взгляд. — Я не смог.
— Девочка напугана, — говорил между тем Важный человек. — Но не так, как следовало. Смерть матери — это серьезное потрясение, и ее чувства на многие недели и месяцы будут подчинены чувству утраты. Ее эмоциональное состояние не будет нормальным теперь очень долго, и кто знает, когда мы сможем добиться нужного состояния? Испытание опять откладывается, и это твоя вина, Гриша.
Он проговорил слово «Гриша» ласково — почти как мама. А перед этим Важный человек говорил о смерти матери — пусть не его, Креста, но все-таки... Это были опасные симптомы. Важный человек, похоже, сильно рассердился на Григория и мог отправить его на Процедуры. Григорий не очень представлял себе, что с ним делают на Процедурах, но ощущение после них было такое, как будто в мозг ему ввинчивали длинную раскаленную иглу.
— Григорий, — сказал Важный человек. — Когда ты делаешь такие ошибки, то я начинаю сомневаться, смогу ли я помочь тебе. Смогу ли я выполнить свою часть Договора.
Когда Григорий вспоминает о Договоре, он начинает волноваться. Договор — это очень важно. Это — цель жизни Григория, и за достижение цели он готов платить любую цену. Сейчас цена — это работа на Важного человека.
— Больше ошибок не будет, — решительно заявил Григорий.
И больше он их не делал.
Он не делал ошибок несколько месяцев. Однако его неожиданно вызвали к Важному человеку, и голос того звучал совсем не доброжелательно.