— И что я должен спросить про деньги?
— Сколько ты должен принести.
— Хорошо. Сколько я должен принести?
— Пятьдесят тысяч долларов.
— Ага, — автоматически сказал Алексей. Харкевич внимательно посмотрел ему в глаза и повторил:
— Пятьдесят тысяч долларов.
— Ага, — снова сказал Алексей. Он ответил бы точно так же, если бы ему назвали сумму в миллион или в десять миллионов. И то и другое были абсолютно нереальными и запредельными вещами, которые встречаются разве что в фильмах про американских бандитов.
— Мы не мелкая лавочка, мы работаем по-крупному. Дон Педро должен был тебе об этом сказать. Ну и ты всё-таки новый человек, с которым мы ещё не до конца разобрались, поэтому сумма будет такой. Мы ждём тебя с деньгами через два дня. Тебя устраивают условия?
— Да, — сказал Алексей. — Абсолютно. Ну, так я это…
— Что?
— Пойду схожу за деньгами.
— Да-да, конечно. Тебя проводят, — вежливо сказал Харкевич.
Художник Миша Розанов вспоминал Алексея минут пять, не меньше. Несколько раз он хватался за виски, тёр глаза и приговаривал: «Сейчас, сейчас». Потом всё-таки контакты внутри его взъерошенной головы воссоединились, он облегчённо вздохнул и сказал:
— А-а-а… Ты же с этим… С Данилой чего-то не поделил… И ты ещё пистолет у меня забрал… Ты мне пистолет принёс?
— Нет, — сказал Алексей. — И вообще, зачем тебе пистолет, если ты художник?
— Ну, ты и спросил, — неуверенно засмеялся Миша. — Как же без пистолета… Он мне нужен. Я, правда, не помню для чего… Но ведь для чего-то я его купил? Погоди, я сейчас схожу поблюю, а потом сразу все вспомню. Ты пока проходи, чувствуй себя как…
Тут неотложные дела позвали Мишу в глубь мастерской. Пока он отсутствовал, Алексей разглядывал длинную полупустую комнату с одним большим окном. Напротив окна стояла какая-то деревянная конструкция, а рядом на полу — множество баночек с краской. Теперь Алексей готов был поверить, что хозяин комнаты — художник. Шеренга пустых бутылок возле потрёпанного дивана также подтверждала этот факт.
В армии сведущие люди рассказали Алексею, что все художники и писатели — алкоголики или наркоманы, а все певцы — пидарасы. До сих пор Алексею не представлялось возможности проверить это на собственном опыте, поскольку ни в армии, ни в родном городе певцов и писателей как-то не водилось. А Москва оказалась воистину культурным центром, поскольку уже третий человек из встретившихся Алексею (после бармена и Дона Педро) оказался творческой натурой. Правда, эта творческая натура почему-то искала вдохновения на полуночных пустырях с пистолетом в руке, но, в конце концов, на то она и творческая.
Выбравшийся из ванной Миша выглядел уже не так благообразно, как памятным вечером в клубе, — все выпитое тогда и позже теперь отражалось на его помятом, утомлённом лице. Он печально посмотрел на Алексея и выразил своё состояние одним веским словом:
— Тяжело.
Алексею было тяжело совсем по другим причинам — после общения с ботинками Мамонта он всё ещё чувствовал себя ватной куклой, которую оживили и заставили двигаться.
Миша слил в один стакан остатки из нескольких бутылок, скептически поморщившись, оценил результат, но тем не менее выпил.
— Тебе не предлагаю, потому что… Потому что самому мало.
Алексей не обиделся, он осторожно присел на диван и едва не вскрикнул — тело вопило от боли. Цена доверия Мамонта оказалась неслабой.
Трезвеющий Миша подозрительно наблюдал за гримасами Алексея и блеснул профессиональной наблюдательностью:
— У тебя лицо какое-то… Тогда у тебя было другое лицо.
— Точно, — согласился Алексей. — Оно было меньше по размеру… И не так болело.
— Данила подставил! — догадался Миша. — Я же тебе говорил, не верь этому козлу! Заболтает до геморроя и подставит… То есть ничего у тебя с ним не вышло, — сообразил некоторое время спустя. — А я-то надеялся…
— Ну вообще-то, — начал Алексей, но тут же сообразил, что признаваться в убийстве направо и налево — не самая лучшая идея. — Вообще-то мы с ним поговорили… Поговорили…
И решили, что ещё раз поговорим. Но насчёт долга не беспокойся — кажется, я его убедил простить тебе эти бабки. Он упирался… Но я его уговорил, — закончил Алексей и понял, что нагородил какую-то чушь.
Миша вытащил голову из раскрытого холодильника и криво усмехнулся:
— То есть ты его всё-таки замочил.
— Нет, мы поговорили, а потом…
— Ты его всё-таки мочканул!
— Просто поговорили…
— Большое тебе пионерское спасибо! — Миша подскочил к дивану, схватил Алексея за руку и затряс так, будто был под напряжением. — Вот это я понимаю! Вот это настоящий мужик! Сказал — сделал! Ты насчёт меня не волнуйся — я могила! — Миша для большей наглядности зажал себе рот ладонью. — Я никому! Ничего! Никогда! Вот это да! Вот это праздник! Это отметить надо. — Он ринулся было к бутылкам, но по дороге вспомнил, что ничего ценного там не найдёт. — Да… — Он остановился и почесал в затылке. — А свои бабки ты с него срубил?
— Нет.
— Обидно, — вздохнул Миша, но первоначальная радость всё же взяла верх, он сжал кулаки и вспорол ими воздух, имитируя атаку на невидимого врага. — Но всё равно — класс! Я вообще-то догадывался, что ты попортил Даниле шкуру…
— С чего это?
— Так он же домой не вернулся в ту ночь. Валера его обыскался, обзвонился, а Данила как провалился… Валера издёргался, а я его ещё подкалываю — небось снял Данила нового мальчика, да и поехал к нему на квартиру. Валера в слезы, а я ему — ну ладно, ладно, может быть, его просто убили. Валере, конечно, теперь горе… Ну а настоящим мужикам, — он торжествующе постучал кулаком по груди. — Настоящим мужикам праздник!
Алексей никакого праздника не чувствовал. Он просто устал и хотел спать. И ещё он думал о следующей стадии своего задания. О цифре с четырьмя нулями.
Он и не заметил, как отрубился на этом видавшем виды диване. Миша куда-то уходил, вернулся с двумя звенящими пакетами и пытался растолкать Алексея, чтобы тот принял участие в празднике настоящих мужиков. Но это было Алексею не по силам, он спал, в его снах мелькали лица, знакомые, но уже размытые, будто ненастоящие. Обрывки слов, какая-то непонятная беготня, выстрелы, грохот… Пару раз Алексей вдруг начинал стремительно падать в тёмную бездну, вздрагивал, на миг просыпался, а потом засыпал снова. Под конец в его сон бесцеремонно вторглась жестокая женщина Морозова, она схватила Алексея за горло холодной рукой с идеальным маникюром и сказала: «Бедный мальчик убил Дона Педро». Это уже было слишком, Алексей выпрямился и открыл глаза.