Охранник собрался с силами и приподнялся на табурете, что-то грозно бормоча и угрожающе помахивая сложенным журналом. Лапшин нехотя посмотрел ему в глаза, и охранник неожиданно быстро понял сразу несколько вещей. Он не знает этого человека, он не хочет его знать, он не хочет вставать у него на пути, он хочет просто спокойно дожить до пенсии. И вот именно в тот миг, когда отношения Лапшина с охранником приняли столь гармоничный и взаимовыгодный характер, какой-то идиот сзади начал стрелять. Это было так не вовремя.
Расстроенный Лапшин отпрыгнул в сторону, вытащил пистолет из-под кейса и повёл стволом, нащупывая цель — то есть того идиота, который испортил мирную и в целом беззаботную средиземноморскую атмосферу гостиничного дворика. Грузчики стояли справа отдельной группой, к стене прижался слегка испуганный мужчина в гостиничной униформе, вероятно, тот самый громкоголосый менеджер, накликавший на голову Лапшина…
Накликавший вот этих энергичных молодых людей, которые выпрыгивали из двери, как чёртики из коробки. Эти ребята уже повытаскивали свои стволы, чем намекали на серьёзные намерения.
У Лапшина тоже были серьёзные намерения, и он продемонстрировал их, засадив пулю в бедро самого шустрого из турок. А потом пистолет клацнул впустую. Сюрприз.
Грузный охранник, проявляя недюжинную сообразительность, поспешно рухнул наземь, чтобы не стать случайной жертвой перестрелки.
Лапшин, чтобы не стать неслучайной жертвой, побежал. Он выскочил за ворота, на ходу сдирая с себя гостиничный халат и прикидывая, куда ему можно сейчас рвануть и не нарваться на полицию, которая неизбежно обратит внимание на бегущего человека с чемоданом под мышкой, и на людей Акмаля… Вариантов как-то не придумывалось. Зато боковым зрением Лапшин уловил полицейских возле центрального входа в гостиницу. Они там кого-то поджидали. Лапшин догадывался — кого.
Он перебежал дорогу, и в этот момент из ворот гостиницы выскочили двое преследователей. Они орали и размахивали оружием. Полицейские немедленно среагировали и развернулись в сторону Лапшина.
Лапшин вздохнул и побежал, лавируя между разморёнными жарой прохожими, которые совершенно не понимали, какой смысл может быть в занятиях бегом в такую погоду и в таком месте. Но пробежал он недолго, потому что все вдруг изменилось. Лапшин услышал это и почувствовал это спиной.
Он не видел того, что случилось, но по звукам это напоминало дорожное происшествие. Какая-то женщина завизжала, перекрывая звук трущихся о горячий асфальт покрышек, перекрывая звук падающих тел и ломающихся костей. Потом снова заревел мотор, машина с беспощадным рёвом развернулась, и Лапшин услышал:
— Не тормози!
Задняя дверца «Тойоты» была открыта, и Лапшин нырнул туда, словно в бассейн с благословенной прохладой. Бондарев ударил по газам, и машина рванула прочь, оставив на асфальте два человеческих тела с неестественно изогнутыми конечностями — словно сломанные игрушки, выброшенные на помойку.
Лапшин перевёл дух, раскрыл кейс, вытащил диск и показал Бондареву. Тот пожал плечами:
— Надеюсь, он того стоил.
— Стоил, — уверенно сказал Лапшин, хотя рациональная его часть в этом и сомневалась.
— Селим сбежал, — сообщил Бондарев и не услышал ответа Лапшина. Он повторил: — Слышишь? Селим сбежал…
Лапшин явно пропустил слова Бондарева мимо ушей. Он рылся в кейсе, потом вдруг замер и негромко произнёс:
— Так. Это что ещё за херня? Это что ещё за…
В этот момент машину сильно тряхнуло.
Даже при дрожащем свете огарка Миша разглядел главное. И сразу же захлопнул чемодан, чтобы этого главного не увидел никто другой. И сразу же стал думать, куда бы понадёжнее запрятать этот чемодан. И сразу же стал репетировать свои ответы на тот случай, если кто-нибудь станет докапываться: «Видел чемодан? Брал чемодан? Куда дел чемодан?» Нет, нет и ещё раз нет. Никаких чемоданов, никогда и нигде. Ни за что.
Потом он немного успокоился и сообразил, что вряд ли кто-то будет докапываться до него. Чтобы докапываться, нужно знать, что это Миша крутился возле казино. А ночь была тёмная, действовал он быстро, даже очень быстро, поскольку был жутко напуган дракой между Алексеем и охраной. На миг ему показалось тогда, что все с треском провалилось и нужно поскорее делать ноги и больше никогда-никогда не влезать в такие авантюры… Но поскольку жадности в нём было столько же, сколько и страха, то жадность словно приварила его ступни к асфальту и толкнула судорожно мечущиеся мысли в совершенно ином направлении. «Все уже сделано, — подумал Миша. — Вот валяется водитель. Деньги у него. Их должен был взять Леха, но это так же могу сделать и я. Забрать двадцать штук баксов у вырубленного водилы — это гораздо легче, чем вырубать охрану. Я смогу. Я смогу. Если очень быстро…»
И тогда он вылетел из своего укрытия, почему-то пригнувшись, словно дело было под огнём на линии фронта. Миша грохнулся на колени возле стонущего водителя и стал лихорадочно обшаривать его карманы. Ничего похожего на пачку денег там не было. Миша скривился от досады, усиленной страхом, и попятился было назад, но тут водитель застонал чуть громче и пошевелил головой. Миша злобно ткнул ему кулаком в висок, и водитель замолчал. Страх гнал Мишу прочь, но жадность подсказывала — стоп, стоп, не может быть, чтобы водила был совсем пустой. Что-то должно у него быть. Что-то ценное. Например… Например… Ключи.
Потом всё было уже как во сне, и Миша помнил только, как бежит по тёмной улице, сжимая в руке выдернутый с переднего сиденья «БМВ» чемодан.
Уже дома, наглядевшись на содержимое чемодана и сообразив, что сорвал, вероятно, самый большой куш в своей жизни, Миша вспомнил про охрану стоянки, вспомнил про мордоворотов из казино, которые были где-то рядом. Он снова испугался и удивился своей наглости и своей удаче. Чемодан был при нём, и главным сейчас было сделать так, чтобы не пришлось отдавать его обратно.
Откуда же могла исходить опасность? Его не видели, его не преследовали, значит… Значит — все хорошо. Миша нежно погладил крышку чемодана. Все хорошо, и мы не расстанемся. Он с ухмылкой оглядел свою подвальную мастерскую — всё, хватит, сваливаю отсюда. Новая жизнь начинается. Давно пора. Только вот…
И Миша вспомнил про Алексея. И снова задумался.
Если бы он умер той ночью, то совершенно не удивился бы. Смерть давно перестала быть для Алексея чем-то особенным. Она всегда была где-то неподалёку, этакий невидимый попутчик, который иногда чуть отстаёт, иногда просто пропадает из виду, но однажды, руководствуясь одному ему известными соображениями, вдруг поднажмёт, ускорит шаг и коснётся твоего плеча, чтобы прошептать на ухо — все, приехали.