— Привет, мистер Хаммер!
— Зови меня Майк, парень. Мы ведь друзья, верно?
— Еще бы... Майк, — он вытащил одну руку из-под одеялами потянулся. — Пора вставать?
— Нет, Растон, еще нет. Мне нужно тебе что-то сказать.
Я ломал голову, как бы преподнести ему новость. Нелегко сказать мальчугану, что его отца только что зарубил кровожадный убийца.
— О чем? У тебя озабоченный вид, Майк. Случилось что-нибудь плохое?
— Очень плохое, малыш. Ты ведь у нас стойкий?
Снова застенчивая улыбка.
— Так уж и стойкий... вовсе нет! Хотел бы я быть похожим на людей из книг.
Я решил выложить ему все, не смягчая, и разом кончить с этим делом.
— Твой папа умер, сынок.
До него не сразу дошло значение моих слов. Он смотрел на меня озадаченно, будто уверенный, что неправильно истолковал их смысл.
— Умер?
Я кивнул. Осознание происшедшего пришло к нему, как внезапный потоп. На глазах у него выступили слезы, одна скатилась по щеке.
— Нет!.. Не может быть! Он не мог умереть!
Я обнял его. Он прижался ко мне, всхлипывая.
— Ох, папа!.. Что с ним случилось, Майк? Что случилось?
Я тихо гладил его по голове, стараясь вспомнить, как поступал со мной мой отец, когда мне было плохо. Я не мог сообщить ему подробности.
— Он... просто умер, Растон.
— Что-то случилось, я знаю, — он пытался сдержать слезы, но не сумел. Отстранившись от меня, Растон вытер глаза. — Что случилось, Майк, скажи, прошу тебя!
Я подал ему свой платок. После он все равно узнает, так пусть лучше узнает от меня, чем от одного из упырей.
— Его кто-то убил. На, высморкайся.
Он высморкался, ни на миг не сводя с меня глаз. Такой взгляд бывает у щенка, когда он получит пинка и не знает, за что.
— Убили? Нет... никто не стал бы убивать папу... моего папу.
Я молчал, давая ему освоиться с мыслью, причинившей боль. Глядя на его искаженное лицо, я почувствовал, что у меня самого заныло в груди.
Так мы сидели, не говоря ни слова, минут десять. Наконец парнишка вытер глаза. Теперь он казался старше. Такое любому прибавит лет. Он притронулся к моей руке. Я потрепал его по плечу.
— Майк?
— Да, Растон?
— Как ты думаешь, ты сумеешь найти того, кто это сделал?
— Постараюсь, малыш.
Его губы яростно сжались.
— Найди обязательно! Если бы я был взрослым, я застрелил бы его, вот! — от опять разразился слезами. — Ох... Майк!
— Полежи-ка здесь, малыш. Отдохни немного, а после, когда почувствуешь себя лучше, одевайся и спускайся вниз. Потолкуем. Думай о чем-нибудь, только не надо... о том. С такими вещами трудно свыкнуться, но ты сумеешь. Сейчас тебе так скверно, что хуже некуда, но время все сгладит, Растон. Ты стойкий парень. После вчерашней ночи я считал, что второго такого не найдешь. Поэтому крепись и больше не плачь, идет?
— Я постараюсь, Майк, честное слово, постараюсь.
Он перекатился в постели и зарылся лицом в подушку. Я открыл дверь в коридор и вышел. Теперь придется оставаться, хочешь — не хочешь. Я дал слово мальчишке и от своего обещания отступать не собираюсь.
Однажды я уже давал слово и сдержал его. Это убило во мне душу, но я его сдержал.
Я вспомнил кровь, пролитую на войне, всю кровь, которую я видел и которая на меня брызгала. Но не было крови краснее и страшнее той, которая пролилась, когда я выполнил то обещание.
Такие лица смотрят на вас со стен музея: холодные, враждебные, выжидательные. Они стояли в разных позах и ждали, как я буду оправдываться за то, что вытащил их из постели в такую рань.
Артур Грэхем неловко отхлебывал распухшими губами из стакана с апельсиновым соком. Его брат нервно попыхивал сигаретой. Генты всей семьей сидели в дальнем углу. Марта старалась выглядеть так же отчужденно, как Гент-младший. Рода и ее отец, второпях одевшиеся кое-как, теперь чувствовали себя неловко и ерзали на краешках сидений.
Элис Николс оставалась верна себе. Когда я вошел в гостиную, она метнула на меня страстный взгляд и вполголоса бросила:
— Привет, любовь моя!
Для этих штучек час был слишком ранний. Мешки у меня под глазами ясно сказали ей об этом. Рокси, озабоченно хмурясь, остановила меня и сказала, что кофе будет готов через несколько минут. Вот и хорошо. Он придется кстати.
Не дав никому времени открыть рот, я заговорил первым.
— Рудольф Йорк умер. Кто-то сделал ему пробор топориком для мяса в квартире мисс Грэйндж.
Я умолк.
Марта ахнула. У ее мужа глаза чуть не выскочили из орбит. Гент-младший и Рода посмотрели друг на друга. Артур поперхнулся соком, а Уильям уронил сигарету. Рода зацокала языком у меня за спиной.
Тишина была оглушительной, как взрыв. Не успело замереть ее эхо, как Марта Гент, быстро оправившись, спросила:
— А где была сама мисс Грэйндж?
Я пожал плечами.
— Я знаю не больше вашего, — затем без обиняков выложил главное: — Вполне вероятно, что она не при чем. Убить Йорка мог кто-то другой. Скоро сюда наведается полиция. Устраивать себе алиби поздновато, но если у кого-то его нет, пусть лучше побыстрее что-нибудь придумает.
Пока они переваривали услышанное, я повернулся и вышел в кухню. Рокси уже поставила кофе на поднос, я взял чашку и отнес в комнату Билли. Он проснулся, едва я повернул ручку.
— Привет, Майк! — он взглянул на часы. — Ты чего не спишь?
— Я еще не ложился. Йорк умер.
— Что?!
— Ночью. Его рубанули топором.
— Ну и ночка! Что же теперь будет?
— Да, наверное, что обычно бывает. Слушай, ты все время лежал?
— Черт возьми, конечно. Погоди, Майк, ты...
— Доказать можешь? То есть, видел тебя здесь кто-нибудь?
— Нет, я был один. Ты ведь не думаешь...
— Брось волноваться, Билли. Делом займется Дилвик, а он не прочь устроить тебе пакость. Эта вонючка захочет отыграться на тебе, раз я ему не по зубам. Сейчас на его стороне закон, та малость, что еще осталась от закона в этом городе. Нужно найти какой-то способ доказать, что ты отсюда не выходил. Есть какая-нибудь идейка?
Он поднес палец ко рту.
— Да вроде бы. За ночь мне два раза слышалось, будто отъезжает машина.