— Вы уверены, что плешивый?
— Он даже обернулся и посмотрел.
— Опишите его.
Смирнягин замялся, отыскивая нужные слова.
— Ну, главное, плешь. Остальное, как у людей. Нос короткий. Глаза немного раскосые. Может, обрусевший азиат. Невысокий. Плащ старый, каких уже не носят. Резиновые сапоги. У двух других болотные сапоги. А у плешивого легкие, короткие. Кажется, на липучках.
— Смогли бы его узнать?
— Конечно.
— Что еще можете сообщить?
— Они даже костер развели. Правда, не на берегу, а за кустами. Нам не видно, сидит там кто-нибудь или нет. Еще одного запомнил. В шляпе старой и мятой, как будто на ней кто-то сидел. Нос у него с горбинкой. И борода, как у Карла Маркса. Закрывает лицо так, что не разглядеть.
— Однако за пятьдесят метров ты горбинку увидел? Стало быть, не все закрывала борода? Что он делал, когда лодка подплывала? Сидел на веслах? Ставил сети?
— Нет, просто сидел на корме.
— Может, он и был главный? Главные обычно не гребут.
Смирнягин старательно потер переносицу.
— Может, и так. Только больше распоряжался плешивый. Мы так и подумали, что он командир.
Отпустив Смирнягина, Игорь Николаевич долго крутил в пальцах карандаш. Это иногда помогало думать. Допросы охранников со всей очевидностью показывали ему, что следы плешивого надо искать на Селигере. И в то же время он был убежден, что команда киллеров прибыла из Москвы. Значит, им был известен маршрут Виткевича. Место стоянки лагеря. Кто мог снабдить их такой подробной информацией? Безусловно, там действовал Степан Бескровный, от которого уже ничего не добьешься. Но только ли он один?
— Саша! Зайди.
Голос Меркулова звучал устало. И немудрено. Утром совещание, которое он сам провел, потом вызов в Кремль. «Один этот вызов чего стоит, — подумал Турецкий, спускаясь по лестнице вниз. — И главное — нервы, можно сказать из ничего. В Кремле сидят такие же люди, как везде. Разве сам Костя глупее кого-нибудь из Администрации? Да он один из умнейших, начитаннейших людей столицы. И значит, можно сказать, всей страны. А едет в Кремль, как в святая святых, как будто там заседают небожители, мудрейшие из мудрых. Отсюда и нервы, и сердце, и давление. А кто запомнился из прежнего президентского окружения? Да никто. Когда развалили Союз, Бурбулис кричал в восторге: „Над нами никого нет!“ Ну и что? Насладился? Где он сейчас, сам Бурбулис? И чем наслаждается? Как только лишился должности, сразу превратился в нуль. А ведь и к нему с волнением ехали честные работяги. Силен все-таки у нас верноподданнический комплекс. Интересно, а как американцы?»
В кабинете у Меркулова сидел Грязнов. Увидев Вячеслава Ивановича, Турецкий всплеснул руками:
— Слава! Вот это сюрприз. Можно сообразить на троих.
Грязнов тоже с добрым радостным чувством пожал ему руку.
— И я рад! — приветливо произнес он.
Меркулов встал с кресла и прошелся по кабинету.
— Если каждый раз соображать на троих, работать будет некогда, — ворчливо произнес он.
Турецкий обошел стол и уселся напротив Грязнова.
— Ладно! Отставим, — бодро согласился он. — Сообразим на двоих.
Невинным взором уставился на своего начальника.
— Мне кажется, ты забыл, что такое субординация, — продолжил Меркулов тем же тоном.
— Никак нет! Я примчался по первому вашему слову. И весь внимание. Трудным оказался визит в Кремль?
Меркулов опять уселся в кресло и сцепил пальцы рук.
— В нашем деле без нервотрепки нельзя, — сказал он миролюбиво. — Помнишь старый анекдот? Выпивают два мужика. Уже дошли до ручки. Один другому говорит: «Иван Иванович! А если еще стакан выпьешь, сможешь работать?» Тот отвечает: «Смогу!» — «А если два стакана?» — «Смогу!» — «А четыре? Пять?» Мужик подумал и отвечает: «Нет. Работать нет. Но руководить смогу». Дайте-ка тоже закурить. Все собираюсь бросить. Но, глядя на вас, кажется, что не сумею.
Выбрав сигарету из двух предложенных пачек, Меркулов с удовольствием закурил.
— Так вот! Что касается визита, — продолжил он. — Досталось нам правильно. Скоро предстоит новый разговор. Вот мы с Вячеславом Ивановичем тут подводим некоторые итоги. Он рисует радужную картину, а я все это выворачиваю наизнанку. И говорю ему: гляди! Он мне: из восьми убийств раскрыто пять по горячим следам за последнюю неделю.
— Так это я для отчета, — улыбнулся Грязнов.
— А я ему говорю, — как бы не обращая внимания, продолжал Меркулов, — смотря какие убийства. Два — по пьянке. Одно — бытовое. Чего бы тут не раскрыть «по горячим следам»? Еще два убийства потребовали, правда, искусства, ловкости, расчета. Ничего не скажешь. Но смотри, какие не раскрыты и грозят превратиться в «висяки». Это явно заказные убийства. Чего стоит наглый откровенный расстрел семьи Виткевича? Скорее всего, это опять «банковские». Мы знаем, что они существуют. Но у нас еще нет ни одной зацепки. В этой связи очень важным представляется твой прогноз насчет убийства банкира «Эрмитажа». Расскажи еще раз.
Турецкий с подробностями поведал о том, что было ему известно со слов Нины Боярской. Но имени ее не назвал. Поэтому Меркулов захотел уточнить.
— Откуда эти сведения?
— Я уже говорил Вячеславу Ивановичу, — с заминкой произнес Турецкий. — Женщина.
Повисла пауза.
— Дело в том, что система дебет-кредит — обычное дело в банковских операциях. Так можно подозревать любого банкира. Как же отделить случайность от истинной опасности?
Грязнов снова закурил. Предложил сигарету Турецкому, и они вместе задымили.
— Прежде всего величина кредитов, — сказал Турецкий. — И сроки.
После некоторого молчания Меркулов согласился.
— Да. Это правильно. Но нам ведь никто не позволит вскрывать всю систему банковских отношений, чтобы определить, откуда исходит опасность. Саша узнал о критическом состоянии банка «Эрмитаж» совершенно случайно. От любовницы, как я понимаю. Нельзя же предположить, что все следующие его случайные подружки окажутся бывшими женами крупных банкиров?
Грязнов потянулся так всем своим мощным телом, что суставы в плечах хрустнули.
— Зачем замахиваться в таком глобальном масштабе? — Возразил он. — Давайте ухватимся за одно звено, которое виднеется в этой болотной тине. Или скажем так: более или менее обозначено. Я имею в виду банковскую ассоциацию, которой «Эрмитаж» не вернул еще тот самый крупный кредит.
— Уже вернул, Слава! — поправил его Турецкий.
Грязнов ухмыльнулся:
— Да? Значит, у меня устаревшие сведения. Интересно, что мешало им сделать это раньше?