— Не прятаться, докладывать начальству о своей готовности выполнить любой приказ. И к завтрашнему дню приготовить «лимон».
— Будет! — выдавил Борец севшим вконец голосом.
От сердца отлегло. Значит, Рудник не выстрелит из-под мышки, из-за плеча, с колена, с локтя. Пока с ним денежки, они его не тронут.
— Отдать я могу только Игнатову. Лично. Или Гончару, — немного осмелев, произнес Геннадий Павлович.
Рудник согласно кивнул:
— Они будут.
Поднялся. И все той же неторопливой гуляющей походкой направился к выходу. Взглядом Борец прожег ему спину. Но Рудник этого не почувствовал и даже не оглянулся. Он был умен и тонок и умел просчитывать ситуацию на много ходов вперед. Еще не доложив Игнатову и Гончару о встрече с Борцом, он предчувствовал, что следующий визит будет связан с ликвидацией бывшего вора в законе, третьего главаря «банковских». Так как тот уже исчерпал свой ресурс. Степан Матвеевич не любил смотреть в глаза своей будущей жертве. Хотя он и знал, что за ним закрепилось прозвище «отморозок», но его «тонкая» душа имела свои пределы лицемерия.
Солдат Дима лежал на койке в узкой комнатке, которую тетка когда-то соорудила специально для него. Теперь тут прибавились две табуретки и шкаф. Для стола места не нашлось.
Тетка сновала из кухни в большую комнату, готовилась пойти в церковь на вечернюю службу. А Дима изображал тяжкое похмелье. Возле кровати на полу стояла початая бутылка водки и стакан. Как же тетка любила своего племяша, если не упрекнула ни разу за всю неделю. И даже радовалась иногда, когда он появлялся и смотрел осмысленным взглядом. И ведь ничего не скажешь, ничем не отблагодаришь.
Осталось два дня отпуска. Можно сказать, что он выполнил свою задачу. И в доме у Борца, и в саду под окнами сидели «жучки», и вся информация шла Грязнову и Турецкому. Для Димы это были такие большие начальники, что он даже боялся о них думать. Турецкому он доверял, а Грязнова больше почитал. По их команде операция «Отпускник» была закончена. Но Дима чувствовал, что Борец топчется вокруг да около и хочет подвигнуть соседа на какое-то дело. Об этом он сказал Турецкому, получил на сей счет через Соню железный инструктаж. А все равно оставалась такая тьма неизвестности, что Диму иногда брала оторопь.
На улице через дорогу опять послышались крики. Но милицейских сирен уже не было. Прибежавшая тетка сказала, что директора магазина Михаила Васильевича отпустили из милиции, но по дороге он умер от инфаркта.
Дима взглянул на тетку осмысленными глазами и ничего не сказал. На крыльце послышались тяжелые шаги, и сердце Димы забилось.
— Племяш твой где? — раздался хриплый голос соседа.
— Лежит, — отозвалась тетка.
Дима прополоскал рот водкой и откинулся на подушке в полном изнеможении.
Резкий стук в дверь заставил его пошевелиться.
— Войдите! — отозвался он.
В проеме возник Борцов.
— Все пьешь?
— А чего делать? До вечера далеко… — буркнул Дима.
— Заработать не хочешь?
— Нет.
— Даже не спросишь сколько?
Дима повернулся на бок.
— Сколько?
— Сто баксов.
— За что?
— Отвезти кое-какой груз. Сперва надо съездить за ним, потом отвезти.
Потянувшись, Дима сел на кровати.
— Я свободен только до девяти. В девять у меня это… свидание.
— До девяти управишься.
— А если не управлюсь?
— Набавлю еще пятьдесят. А куда ты без денег? Кому ты нужен?
— Ладно. Когда ехать?
— Сейчас!
Дима потянулся за бутылкой. Но Геннадий Павлович решительно его остановил:
— Нет! Это потом. Успеется.
Дима пожал плечами и вышел следом. Брякнул с порога, почесываясь:
— Теть Сонь! Если кто спросит, в девять я буду.
— Передам!
«Он не приедет в девять, и нечего передавать», — мысленно произнес Геннадий Павлович.
Тетка с благосклонностью посмотрела на него: серьезный, положительный. Может, делом каким бедного солдатика увлечет? А то эти девки ненасытные совсем собьют его с толку, бедненького. Она таким его и видела — бедненьким и слабеньким — всю жизнь.
Пока они шли по улице, из гаража серой тенью выскользнула «тойота». За рулем был тот самый парень, с которым Дима чуть не подрался на дискотеке. Тот будто бы приревновал Диму к какой-то девице. Но так как ничего не случилось, Дима понял — проверяют.
— Ты машину водишь? — спросил Геннадий Павлович, обернувшись с переднего сиденья.
Дима приткнулся в углу позади.
— Прав нету, а водить могу, — сказал он. — В полку там разные машины. А внутри части прав не требуют.
Быстро поняв, что подробности не интересуют Геннадия Павловича, он умолк.
«Тойота» выбралась на Кольцевую дорогу и помчалась к юго-западу. Повернула на Волоколамку. Дима, прищуриваясь и как будто засыпая, смотрел на дорогу.
«Ничего на свете не бывает идеального», — говорил себе Дима, настраиваясь на деловой лад. По идее, их уже должны были вести и докладывать Грязнову или, по крайней мере, Турецкому. Но ничего похожего Дима не наблюдал. Ни одна машина дважды не появлялась с начала их движения. Значит, произошел какой-то сбой.
Перед отправкой на задание ему показали, как могут быть упакованы европейские деньги. Но ничего похожего Диме заметить не удалось. Конечно, появление долговязого Фили оказалось неожиданным. «Уравнение с двумя неизвестными», как сказал бы Грязнов. Но к сюрпризам надо привыкать. Похоже, Соню ему сегодня не видать. А за несколько дней они привыкли друг к другу.
Центральную улицу Красногорска Дима помнил хорошо. Но так как Филя закрутил, добираясь до окраины города, сориентироваться было трудно. И Дима решил положиться на волю случая, чтобы не попасть впросак.
Борец в это время думал, как ему наверняка завербовать солдатика. Потому что какое-то время помощник ему был нужен, а с Филей следовало кончать. Неизвестно какая игрушка спрятана у него в рукаве и как он может связаться с Игнатовым. А в том, что менты давно перевербовали верного Филю, Борец почти не сомневался. Косвенные свидетельства были.
Если бы он не взял с собой Филю, тот бы сразу сообщил о бегстве Борца.
Как ни странно, ему совсем не было жаль этого заматеревшего громилу, хотя ни разу кошка не пробегала между ними. Так или иначе, в последнее время Филя явно отдалялся и прежней веры уже не было.
«Хватит ему! — думал Борец, взглядывая иногда исподлобья на верного и давнего помощника, который переметнулся к ментам. — Ишь волчина вырос, хватит ему гулять-пировать, девок портить».