— Будет специальное сообщение, — отозвался он. — В свое время.

Горбоносый кивнул, всем своим видом показывая готовность к работе.

— Смотри, чтобы все было чисто, — продолжил Игнатов. — Своим шаромыжникам не давай расслабляться. Команда может последовать в любой момент. У тебя на хвосте никто не сидит? Малейший сбой может все испортить!

Ответа не требовалось, и Борец промолчал.

— Гончара будем ставить в известность? Как думаешь? — продолжал испытывать Игнатов.

Горбоносый расплылся в улыбке и развел руками:

— Воля ваша…

Игнатов кивнул, хотя осталось неясным, что он сам считал по этому поводу. Во всяком случае, он любил неограниченную власть, и горбоносый старался потрафить ему в этом. А чего стесняться? Знай, сверчок, свой шесток. В кабинете такого высокого начальства он готов был расстелиться, превратиться в пыль, чтобы потом у себя вот так же твердой рукой наводить порядок и требовать беспрекословного повиновения.

Теперь, когда главная цель вызова прояснилась, Борца залихорадило. Он поначалу боялся все-таки, что звонок Игнатова как-то связан с генеральской дочкой. Но оказалось, что известен лишь сам факт, не больше. Значит, теперь надо действовать самому и быстро. С девкой ясно. А того балбеса следует поручить Ванечке. Этот сделает чисто, без суеты и шума. С женщинами он еще колеблется, а мужиков убирает без жалости. У каждого своя специализация.

План действий уже созрел в голове у Борца, и он лишь старался убедиться в том, что визит закончен, и выбирал минуту, чтобы откланяться с достоинством.

— Осени никак не дождусь, — размечтался вдруг Игнатов. — Хочу на охоту поехать. На пару недель. Кабана завалить. Целебная, скажу тебе, штука.

«Раз Игнатов заговорил об охоте, значит, он принял на грудь больше двухсот, — отметил про себя горбоносый. — Только бы не пошел вразнос».

Вошла сияющая, разодетая Лялечка, пятая секретарша, которую Игнатов опробовал в своей приемной. Все искал чего-то необычного. Толстеньких, тоненьких, высоченных, малюток. Лялечка была из последних.

— Ваш кофе, Семен Николаевич! — произнесла она, широко улыбаясь.

Игнатов поморщился.

— Не кофе мне хочется. Нам бы с Геннадием Павловичем что-нибудь посолиднее. Колбаску, икорку, балычок.

Лялечка счастливо улыбнулась, будто каждое поручение начальника было для нее самым большим удовольствием.

— Сию минуту!

Когда она вышла, Игнатов достал из шкафчика коньячную бутылку, где золотистая жидкость плескалась на донышке, недовольно встряхнул ее и поставил на место. Пошарив в глубине, нащупал другое горлышко, взвесил на ощупь и остался доволен.

— Оп!

С ловкостью фокусника он извлек пузатенький литровый коньяк, открыл его, понюхал и блаженно устроился в кресле.

— Такого ты еще не пил!

Борец изобразил готовность составить компанию, хотя выпивка сегодня не входила в его планы. Он потянулся к своему кейсу, щелкнул замками, достал сияющий медалями «Двин» и поставил на стол рядом с пузатой «хозяйской» бутылкой.

— Нет! Много, много! — запротестовал тот. — Убери.

— Не положено! — улыбнулся Борец. — Пусть останется в запасе.

Кровь уже заиграла в нем.

Игнатов разлил коньяк в небольшие фужеры. Другой посуды он не признавал.

Лялечка в один момент сервировала стол. Она уже не казалась маленького роста, а в самый раз, ладненькая, ловкая. В каждом движении — заманка и обещание. Борец даже тряхнул головой, пытаясь скинуть наваждение. С начальскими зазнобами вольностей себе он не позволял.

А Игнатов раскручивался вовсю. Шеф — начальник Главного управления — вместе с министром были на юге, а кому, кроме них, он мог понадобиться? Покуда начальство на югах, Игнатов сам себе голова. И, подчиняясь его настроению, Борец тоже все чаще хватался за фужер.

В сауне, куда они попали на исходе дня, Борец уже с трудом различал девочек. Да от него ничего и не требовалось. Аккуратные девичьи пальчики сами все делали. Приклеенные улыбки казались выражением самой глубокой заботы и доброты.

Глава 4 Странные проводы

В своих несчастьях Влад Пухальский винил Марину и страшился ее звонка.

Она позвонила первой. И застала его в движении, когда он выбежал с работы, чтобы в небольшой перерыв выпить пивка, купить сигарет. Мобильник закурлыкал, и Влад вынужден был остановиться.

Голос Марины пронзил его, словно током. Влад молчал. Марина спросила о самочувствии. Это она, которая находилась в больнице и которую он сам должен спрашивать о здоровье! Давно следовало бы навестить ее, но Влад не мог пересилить страха. Ему казалось, что за ним и Мариной будут следить. Может быть, уже прослушивают разговоры. Чтобы схватить наверняка. Временами чудился пристальный посторонний взгляд, и он в испуге оборачивался.

Иногда страх отпускал, и тогда Влад становился самим собой: самоуверенным, нагловатым, властным.

— Я заеду на днях, — сказал он, закурив последнюю сигарету и выронив пачку. — Навещу! Но сегодня не могу… Простужен. Зачем тебе лишняя инфекция? Правда? Вот выздоровлю и приеду.

Он надеялся, что случившееся отодвинет свадьбу. Но Марина как ни в чем не бывало заговорила об этом.

— А ты про двадцатое число не забыл?

Это был день, назначенный для регистрации.

— Что мы будем делать? — донесся далекий голос.

Это она после того, что с ней случилось, думала о свадьбе! Влад молчал. Возмущение и растерянность в одинаковой степени тиранили его душу.

— Не знаю, надо подождать, — сдавленным голосом проговорил он.

— А чего ждать? — долетело издалека.

Из ее слов он понял, что ей хотелось отпраздновать свадьбу до отцовского юбилея. Ничего не ответив, Влад дивился ее легкомыслию. Потом подумал, что она испытывает его, и согласно кивнул несколько раз, забыв, что она не может этого видеть.

— Молодой человек! Вы что-то уронили.

Он непонимающе глянул перед собой. Приветливая девичья улыбка. Серые глаза. Платье с белыми цветочками.

— А? Да!

Глянув под ноги, он увидел уроненную пустую пачку из-под сигарет.

— Спасибо! Ничего важного.

Девушка как будто не спешила уйти. И Влад вопросительно взглянул на нее. Она нисколько не смутилась.

— Не подскажете, — снова обратилась она к нему, — где тут можно дешево и быстро пообедать?

Влад посмотрел на часы. Было начало шестого. Он отлучился из фирмы на полчаса и должен был дежурить до семи. Но в крайнем случае можно будет попросить старушку Элечку. Ей было двадцать пять, но она не была замужем и даже не имела любовника. Поэтому молодые девчонки из компьютерного центра называли ее старухой. Одевалась она просто и скромно. В ней не было ничего отталкивающего, но не было и какой-то жизненной энергии, точно она, едва родившись, уже устала от жизни. И в глазах у нее застыла такая тоска, что ей можно было временами дать не четвертак, а сороковник.