Собственно, значения никакого это не имеет. У каждого свои заезды, захотел – обрезал, захотел – сочленил. Человек волен поступать, как пожелает, в отличие, скажем, от огня, который должен сообразовываться с элементарными физическими законами.
А местный огонь вел себя весьма странно. Судя по степени обугленности, первым в комнате загорелось кресло, стоявшее у камина. Потом огонь перекинулся через журнальный столик, на фанерную перегородку, отделяющую комнату от веранды, и пошел гулять там. В противоположном направлении он двигался не так решительно, прошелся по поверхности. Через второе кресло и телевизор на подоконник, потом на портьеры, дальше – преодолев метра два – на смежную стену, у которой стоял диван, немного подпортил обои, облизал картину и все, тут его и взялись тушить.
В одном участковый прав: к подоконнику огонь устремился подхваченный сквозняком, после того как Емельянов высадил окно. А вот случился ли пожар от искры, попавшей на кресло у камина? Или это был поджог и веранда загорелась не после столовой, а одновременно с ней? И потому выгорела практически дотла?
Но, согласно акту судебно-медицинской экспертизы, снотворное в крови Шестова не обнаружено, дырка в голове – тоже. Неужели он не проснулся, пока кто-то шатался по дому и планомерно все поджигал? Или этот кто-то все время держал его под дулом пистолета?
А что в это время делала собака?
И как поджигатель проник в дом?
Конечно, Шестова могли задушить подушкой, а потом все поджечь, но в легких-то было полно угарного газа. Короче, вопросов море, а ответов – ни одного. Не верится только, что это мог быть просто несчастный случай.
И опять же документы. Сгорели они или нет? В доме вообще нет ни одной бумажки, даже газет нет.
Турецкий попробовал представить себе, как все было.
Шестов проводил Лидочку, закрыл калитку на засов, ворота на замке, собака бегает по двору. Шестов возвращается в дом. Работать он, скорее всего, не собирался, он же болен, и у него два выходных впереди на изучение документов, кроме того, слишком быстро после Лидочкиного отъезда начался пожар. Короче, он ложится спать. Куда же он дел бумаги? Сейфа в доме нет, есть стол… Наверное, положил в стол или на стол, может, конечно, и под подушку, но вряд ли.
Мог оставить на веранде?
Очень аккуратный, судя по всему, человек, не оригинал и не мазохист, оставляет важные бумаги на веранде, где бродит собака – пусть и очень умная, но все же способная их случайно уронить, испачкать, разбросать? Пожалуй, это исключено. Значит, папка была в комнате. Но стол только слегка подкоптился с одного угла, каминная полка обложена плиткой и на ней явно ничего не горело, журнальный столик – вообще цел. Значит, документы могли быть только на подоконнике или в сгоревшем кресле. И все равно не верится, что кожаная папка с сотней листов сгорела бесследно!
Турецкий вылез на улицу и обошел двор. Маленький сарайчик: лопата, грабли, ведро, в углу обгоревший свитер – наверное, собака утащила с пожарища на память о хозяине. Ничего примечательного и, естественно, нет черной кожаной папки.
Антенна на крыше здоровая, больше, чем у всех соседей, и смотрит в другую сторону, такая свалилась бы на голову – точно мало не показалось бы. Чердака нет, крыша плоская, от шальной мысли слазить еще и туда Турецкий мгновенно отказался.
Таким образом, возможные варианты развития событий:
1. Человек, хорошо знакомый собаке, перелезает через забор, открывает калитку, выпускает собаку на улицу, возможно, имея дубликаты ключей, входит в дом или проползает через собачий лаз, устраивает пожар, забирает документы, выходит, снова перелезает через забор и спокойно уезжает.
2. Маньяк-поджигатель усыпляет собаку, перелезает через забор, выбрасывает ее за калитку, через форточки закидывает в дом несколько пакетиков с зажигательной смесью и удаляется наблюдать за пожаром издалека.
3. Шаровая молния вылезает из розетки и начинает гулять по комнатам, испепеляя все, чего касается. Шестов, может, и просыпается, но боится пошевелиться, теряет сознание и умирает.
И только третий вариант объясняет пассивность хозяина дачи. В первом злодею Шестова пришлось бы оглушать, связывать или, например, гипнотизировать. А во втором его лежание на диване вообще никак нельзя было обеспечить, и форточки были закрыты: Шестов грипповал, – и не понятно, куда делись документы.
Шестов мог лежать на диване, когда все вокруг горело, только если был мертв еще до пожара, но умер он, отравившись угарным газом, именно при пожаре, потому что отсутствуют признаки насильственной смерти.
Бред какой-то!
Турецкий остановился за квартал от Лидочкиного дома и, не выходя из машины, набрал ее номер.
– Я на секунду, поделиться последними новостями.
– У меня тоже новости, – сказала Лидочка, и по ее голосу он понял, что новости не из приятных. Отнюдь. – Вы скоро? Особый китайский чай с травами будете? Ему полчаса завариваться.
– Нет. Я подъеду через двадцать минут. Спускайся, прогуляемся немного. – Раз способна думать про китайский чай с травами, – значит, все не так плохо, решил Турецкий. Или держится из последних сил. Ладно, если наступил полный аллес, пойду к Грязнову за помощью. Не для себя же, в конце концов, стараюсь.
Он оставил служебную «Волгу» в безлюдном месте – авось не сопрут за полчаса, – и, проверив несколько раз, нет ли хвоста, через проходной подъезд, который заприметил в первый визит, вышел во двор неподалеку от Лидочкиного подъезда. Вся эта процедура заняла около пяти минут. Если Лидочкин телефон прослушивается, кто-то должен появиться под ее окнами. Турецкий выбрал самую темную скамейку, закурил и стал ждать. Во дворе было темно и практически пусто: компания тинейджеров, несколько старушек, – никого вызывающего подозрения.
Лидочка появилась точно в назначенный срок и принялась нервно прохаживаться взад-вперед. Турецкий подождал для очистки совести еще пару минут – все спокойно. Видимо, парень на бежевой «пятерке» – самодеятельный лопух и прослушивание телефонов ему не по зубам. И про Лидочку он, слава богу, ничего не знает. Непонятно, правда, кого он представляет, но это не беда. Рано или поздно он попадется, тогда и поговорим…
– Я думала, вы на машине, Александр Борисович, – удивилась Лидочка, – или это была военная хитрость на случай слежки?
– Заглохла, – Турецкий беспечно махнул рукой, не желая дополнительно сгущать краски, – оставил на дороге. Там хоть прохожих попросить можно, чтобы подтолкнули… С Шестовым все непонятно. Не похоже на убийство, но документы, скорее всего, похищены, а не сгорели. Или он их кому-то передал, сразу после твоего отъезда, а потом уже случился пожар.
– Слишком странное стечение обстоятельств, – покачала головой Лидочка. – Кому он мог их передать и зачем? Какой-то таинственной третьей стороне: не Аркадию Братишко и не Ильичеву? Или как раз Аркадию? Нет. Это объясняет, откуда он знал, что я привезла документы Шестову. Но тогда он знал бы и всю подноготную. И даже после внезапной смерти Леонида Макаровича не стал бы от меня ничего домогаться. Наоборот – помалкивал бы, чтобы не привлекать к себе лишних подозрений. А третья сторона? – Лидочка опять покачала головой. – Нет, очень сомнительно, Александр Борисович.