– Ты чего орешь? – в свою очередь заорал Жало и выскочил.
Он вернулся на кухню.
– Ну, слышал? Короче, чтобы был на месте через час. Ждать не буду.
Он швырнул трубку на рычаг.
– Ставь чайник, – коротко бросил Мухе. – И быстро. Чтобы через три минуты был стакан чая. Бросишь туда таблеток и неси. Смотри, чтоб не очень горячий! Чтоб она сразу могла выпить, понял?
Сам он прошел к Саше. Она сидела на постели, испуганно озираясь.
– Где я?
– Ты у друзей, Сашенька, у друзей.
– Сколько времени? Я что, спала?
– Поспала немного, что такого?
Саша жала пальцами виски. Голова отчаянно болела.
– Как же я заснула? А милиция? – вспомнила она.
– Была. Мы им все рассказали и телефоны дали твоего маньяка. Они и поехали его брать. А ты спала уже. Решили тебя не беспокоить. Они так и сказали, что это, мол, шок. Беспокоить нельзя. Когда очнешься, мол, тогда позвонить. Они за тобой приедут.
– Как же я заснула? – нервничала Саша, не в силах вникнуть в его объяснения из-за мучительной боли в висках.
– Да что такого-то? Заснула и заснула. Поспала-то всего чуть-чуть. Значит, надо было. Организм своего требует. Такого натерпелась! А вот и чаек подоспел! На-ка выпей. Голова, что ли, болит? Господи, после такого-то, что он с тобой натворил, тут все заболит! Это у тебя отходняк! Погоди, сейчас полегчает тебе, – не переставал он трещать, следя за тем, как женщина прихлебывает чай.
Он сидел рядом, без умолку говоря что-то ласковое и успокаивающее. До тех пор, пока она не заснула.
– Значит, так. Едем вдвоем, – коротко бросил Жало, выходя на кухню.
– А баба?
– Я ее привязал на всякий случай. Она, правда, спит бревном, но береженого… Подходим к месту врозь. Ты первый. Займешь столик… Скажем… первый справа от ларька, понял? И гляди в оба. Как наш бобер подойдет, как встанет, не будет ли с ним кого. За другим столом, скажем. Потом я подойду, возьму пива. Встану почти напротив, второй столик слева. Если все нормально, хвоста никакого нет, ты мне знак подашь.
– Какой?
– Ну… пену с пива сдуешь, например. А если он с кем-нибудь перемигивается, переглядывается, тогда плюнешь, понял?
Муха кивнул, запоминая.
– Потом, когда я бабки получу, беру машину, покружу по городу – и сюда. А ты трамваем сразу возвращайся.
– Почему это? Чего это я на трамвае?
– Чтоб внимания к тебе, дурила, не привлекать – раз. Чтобы бабу надолго не оставлять – два.
– А ты зачем по городу кружить будешь?
– Чтобы от наблюдения оторваться, если что. Он же на машине, может погоню устроить. Все понял?
Муха кивнул.
– Теперь нужно придумать, что написать в записке. Куда мы телку перекантуем и когда. Сейчас у нас половина седьмого, так? Туда-сюда, обратно… Думаю, в десять вечера сможем ее припаковать… На Восьмой улице Текстильщиков. У меня там шмара одна жила, я там скверик знаю. Вот мы ему щас по-быстрому маляву настрочим и картинку нарисуем, где его баба сидеть будет.
– Что-то я не врублюсь, а с чего это он бабки отдавать будет, если мы ему его бабу тут же не отдадим? Мы ж его отыметь можем: бабки взяли и слиняли. А бабы нет.
– Тебе эта баба нужна? Вот. И мне она по хрен дым. Значит, какой нам резон ее держать? Он же это понимает. А потом, у него выбора нет. Он под статьей ходит.
– Не нравится мне это…
– А что тебе нравится? Только жрать, пить и порошок нюхать, е… – Жало разразился трехэтажным матом.
Муха притих. В конце концов, хата не его, а приятеля. Он здесь вообще на птичьх правах. Позвал его Жало вместе после ходки кучковаться, так с таким же успехом и выгнать может. А уходить некуда. Маманину квартиру, в которой он прописан был, после ее смерти сестры разменяли да и разлетелись по сторонам. Вышел на свободу – ни мамани, ни жилья. Из всех родственников – только корешок по имени Жало. Так что лучше его не злить.
– Ладно, понял я все.
– Вот и ладушки. Давай собираться по-быстрому. Времени в обрез.
…Пивной ларек под раскидистыми, тенистыми липами процветал. Рядом станция метро, здесь же – трамвайная остановка. Возвращаются мужчины домой после трудового дня и, перед тем как заползти на трамвае в свой спальный район, непременно остановятся возле круглых столиков, возьмут по кружке-другой. Отдохнут под могучими деревьями от дневной жары, непривычной для конца августа; постоят, покурят, побеседуют. Тем более что трамваи ходят редко. То есть можно отдаться любимому занятию без укоров совести, а просто скрашивая процесс ожидания транспорта. Были здесь, конечно, и местные алкаши и алкашки, но в основном публика вокруг столиков стояла вполне приличная.
Некоторое время спустя возле ларька возник неказистый щуплый мужичонка.
Муха подошел к окошку, взял кружку пива, направился к намеченному приятелем месту. Вокруг стола, как назло, сгрудилась компания здоровенных амбалов в кожанках, с жаром обсуждавших свою футбольную жизнь.
– Мы, в натуре, с цепями, накатили на них, мало не было! Помахаться успели. Там мусора, конечно. Леху Сивого замели, Серегу взяли…
Один из амбалов на мгновение умолк, глядя, как Муха пытается просочиться к столику.
– Ты че, дядя, здесь трешься? Столов, что ли, мало? – рявкнул он.
Мухе пришлось переместиться за соседний стол. Тем более что из-за широких спин в кожанках объект наблюдения все равно не просматривался.
Один из посетителей, не привлекая внимания почтенной публики, тихонько отозвал в сторону одну из путан, что-то нашептал ей на ухо и сунул в карман мятую купюру.
Муха тем временем начал присматриваться, оглядываться и изучать обстановку, согласно полученному заданию. Но тут к нему, как назло, подкатилась местная «синеглазка». Была она тощей до невозможности и не менее пьяной. Впрочем, не отягощенному излишней чистоплотностью и целомудренностью Мухе совершенно не вовремя захотелось женского тепла и ласки. Баба, как назло, придвинулась к нему почти вплотную.
– Выпить хочешь? Угощаю! – пропела она, прижимаясь тощим бедром.
– П-пшла, – прошипел Муха, отгоняя от себя соблазнительницу.
– Что? – Женщина надменно подняла выщипанную бровь.
– Что слышала. П-шла вон!
– Ты что это? – оскорбилась вдруг жрица любви. – Ты с кем так разговариваешь, заморыш? Я здесь каждый день отдыхаю, меня здесь все знают! А ты кто такой? Меня даже Толик снимает иногда, а ты, срань болотная, на меня шикаешь?! Я тебе что, сявка? – разоралась она.
На них оборачивались.
Чертыхаясь, Муха переместился еще на один столик дальше.
И здесь появился маньяк, то есть их клиент. Он был уже без кепки, но в той же куртке. Маньяк взял пиво, занял свободный столик почти напротив Мухи. За соседним двое чурок громко переговаривались на непонятном, гортанном языке. Маньяк примостился как бы сбоку, вцепившись руками в кружку так, что косточки пальцев побелели. В другой руке он сжимал дипломат. Посмотрел на часы, явно кого-то поджидая. Ясно кого!