Выяснилось, что обстановка прежняя: никто в квартиру не входил и оттуда не выходил.
Турецкий взглянул на часы:
– Девять вечера. Добропорядочные граждане должны бы сидеть по домам.
– Сегодня воскресенье, – напомнил Маркашин.
– Ага, и Эдик пошел в филармонию, – вставил Грязнов. – Не понимаю, чего мы ждем? Нужно ехать на хату немедленно! Саша, мы уже столько раз опаздывали, ты же сам об этом говорил!
– Боюсь спугнуть его, понимаешь? Но ехать нужно. Только… аккуратно, всем светиться незачем.
После короткого спора решили, что поедут Турецкий, Гоголев и Грязнов.
– Возьмите Кирилла, – посоветовал Левин.
Мужчины обернулись на юношу, сидевшего как бы в стороне, хоть и за общим столом.
Стажер за все время беседы не проронил ни слова, стараясь не обращать на себя никакого внимания: его опять одолела проклятая застенчивость.
– Зачем? – грубовато спросил Грязнов.
– Там могут быть фотографии, Кирилл знает Рагоева в лицо.
– Ладно, едем, Лопушок, – согласился Турецкий.
Однокомнатная квартира по Российскому проспекту выглядела почти спартански. Письменный стол, торшер, кушетка, книжная полка, старенький телевизор, сервант с небогатым набором посуды и платяной шкаф. Пол устлан дешевым ковровым покрытием во всю площадь комнаты.
В шкафу – пара мужских костюмов, рубашки. Две кожаные куртки – зимняя, на меху, и осенняя.
На полках аккуратно разложены стопки белья.
На книжной полке несколько книг русских классиков, мемуарная литература – явно оставленные хозяином.
Изучили содержимое карманов, перерыли стопки белья, письменный стол, каждую книгу на книжной полке – ничего.
Гоголев принялся простукивать стены. Грязнов опустился на корточки, приподнял край ковролина. Под ним виднелся обшарпанный коричневый линолеум.
– Давайте-ка, юноша, пройдемся по периметру, – приказал он Безухову.
Кирилл опустился рядом.
– Вы двигаетесь направо, я – налево. Отгибайте ковролин как можно больше и смотрите: вдруг что найдем.
Турецкий занимался обследованием кухни и подсобных помещений.
– Ребята, есть! – закричал он из ванной.
Все бросились туда. На полу под ванной был обнаружен ящик, в нем – куски черного пластичного материала, таймеры, нечто вроде контактных термометров. Кроме того, в ящике были обнаружены два «макарова» и «беретта».
– Не слабо! – прокомментировал Гоголев. – Это, как я понимаю своим скудным умом, и есть части взрывного устройства. Плюс хранение оружия. Это уже кое-что.
Безухов, постеснявшийся примкнуть к высокому начальству, продолжал ползать по полу. В самом углу комнаты ковролин был придавлен тумбой с телевизором. Ощупывая пол возле тумбы, он наткнулся пальцами на нечто инородное, скрытое ковровым покрытием.
– Там, в углу, что-то есть, – краснея, доложил он Грязнову.
Ринулись в комнату. После того как тумба с телевизором была отодвинута, из-под ковролина извлекли пластиковую папку. В ней были обнаружены несколько паспортов на разные фамилии, в том числе – заграничных. Каждый документ украшала фотография одного и того же мужчины.
– Это он, Эдик, – уверенно произнес Безухов.
Кроме того, в папке находилась аудиокассета с пленкой.
– Что дальше? – спросил Гоголев.
– Потом посмотрим. Нужно оставить засаду. Паспорта и кассету берем с собой. Вызывай своих хлопцев, Витя, – проговорил Турецкий.
Он сидел на табурете в прихожей, рядом со столиком, на котором стоял телефон и настольный календарь в виде домика с перекидными листами, иллюстрированными видами российских городов.
Сентябрьский лист украшал Московский Кремль в несколько неожиданном ракурсе, с тыльной стороны. Саша пригляделся. Одна из башен Кремля была как бы срезана зеленым фломастером. Жирная точка того же зеленого цвета стояла возле цифры 9.
Девятое сентября – это день его рождения. Зачем точку ставить? Чтобы не забыть, что родился?
Приглядевшись, Саша увидел едва заметную галочку возле цифры один.
А первое сентября в связи с чем отмечено? Дети, в школу собирайтесь? Стоп! Это же дата второго взрыва!
Турецкий схватил календраь, перевернул страницу назад. На листке за август едва заметной галочкой было отмечено 24 число. Он начал листать страницы. Вот Воронеж – подчеркнут зеленым. Нашел Иркутск – та же зеленая полоса пересекала иллюстрацию. Саша вернулся к картинке за сентябрь.
– Ты чего? – недоумевающе смотрел на него Гоголев.
– Какое сегодня число? – вмиг забыл похолодевший Турецкий.
– Восьмое.
– Он готовит взрыв на завтра. Взрыв над Москвой, – произнес Александр.
…Квартиру на Российском проспекте заняла бригада рубоповцев.
Гоголев из машины, пока они ехали по городу, выяснял рейсы самолетов, пролетающих над столицей. Девятого сентября из Пулкова шли самолеты на Волгоград, Астрахань, Баку и Дели. Все они должны были пролетать над Москвой.
Через час Турецкий со товарищи вернулись в «Пулковскую», собрались в том же номере, у Александра.
– Думаю, он на Российском уже не появится, – произнес Турецкий. – Иначе не оставлял бы там «следы». Поэтому вариант у нас один – брать его в аэропорту.
– Знать бы еще, в каком именно. У нас два аэропорта – Пулково-1 и Пулково-2, – сообщил Маркашин.
Питерский коллега начал раздражать Турецкого не на шутку. Это чувство посетило его еще в тот приезд, когда расследовали убийство бывшего питерского градоначальника.
Сейчас Маркашин, по большому счету, был вообще не нужен – операция намечалась почти военная, но отправить прокурора домой мешала корпоративная этика.
– Знать бы еще, на какой именно рейс он билет взял, – зло пошутил Александр.
Они уже выяснили, что фамилия Рагоев в списке пассажиров всех завтрашних рейсов не значится.
– Придется разделиться. Когда первый рейс?
– В восемь утра на Дели, это из Пулкова-2, – ответил Гоголев, сверившись с записной книжкой.
– Затем?
– Девять тридцать – на Волгоград. Потом в десять сорок – Астрахань. И вечером – в девятнадцать двадцать – на Баку. Рейс на Баку выполняет лайнер азербайджанской авиалинии, остальные – наши. Все эти рейсы отправляются из Пулково-1.
– Вряд ли он полетит в Дели, – предположил Левин.
– Почему?
– Таможенный досмотр, контроль – все это строже.
– Не факт, – заметил Гоголев. – Там у таможенников глаз «навострен» в основном на наркодилеров.