А чтобы заодно снять и с Гордеева постоянное наблюдение, из опасения, что он однажды заметит слежку, Натоев нашел хитрый и умный ход. Как раз незадолго до этого было возбуждено уголовное дело против одного из видных членов московской чеченской диаспоры, которого обвиняли в том, что он физическим путем устранил своего конкурента по бизнесу. Дело было сшито «белыми нитками», никто не сомневался, что Заурбека оправдают за отсутствием веских улик.
И вот обратились к Гордееву, о котором много слышали, и прочее, и прочее. Предложили солидный гонорар.
Адвокат подумал, прикинул факты, которые ему услужливо изложили, и дал свое согласие. Теперь он был постоянно, что называется, под «приглядом». Это был естественный и оправданный шаг со стороны родственников Заурбека Алиева, поскольку соратники погибшего конкурента вполне могли заиметь зуб против защитника их врага. А так у Гордеева имелся теперь постоянный телохранитель, которого обозначили как помощника. Он не лез в дела адвоката, не ходил за ним по пятам, не торчал перед глазами. Просто сидел в машине возле подъезда дома на Башиловке, где проживал Юрий Петрович, либо у подъезда юридической консультации на Таганке. Ездил следом за адвокатом, не мешая и не отвлекая внимания, но всегда мог в нужную минуту прийти на помощь. Впрочем, такой «минуты» ни разу не выпало, что Гордеева радовало и успокаивало. Тем более что и дело Заурбека Алиева было банальным. На него поступил «заказ». Следствие уже само располагало этим фактом, хотя и пыталось от него отмахнуться. А вся идея заключалась в том, чтоб не дать его выполнить. С чем адвокат Гордеев в принципе всегда справлялся с успехом. Зато постоянное наблюдение за Юрием Петровичем было максимально облегчено.
Совершенно естественно, что и выход Савина на свободу, и последующее сидение его вместе с адвокатом в ресторане не прошли мимо внимания Натоева.
Наблюдая исподволь за этой парой, сидевший неподалеку Султан убедился, что имеет, в лице Савина, дело с человеком, у которого даже невооруженным глазом заметны сильные психические отклонения. Это очень хорошо, думал он, с людьми, обуреваемыми опасными, маниакальными идеями, легче справляться и работать. Надо только поддерживать таких людей с изломанной, извращенной психикой в их убеждениях и проявлениях, не противоречить им в малом и жестко направлять, когда решаются серьезные вопросы.
Он не слышал, о чем говорили Савин с адвокатом, но, судя по темпераментному поведению бывшего подполковника и отдельным доносившимся словам, Султан понял, что речь у тех идет, видимо, снова о «Ста объектах», о которых неоднократно уже слышал в колонии Зайцев. Надо будет сказать Ахмеду, чтобы тот строго предупредил приятеля, нашел для этого удобную форму, и вместе со Злобиным последили за Савиным — своей пылкой несдержанностью тот способен навлечь на себя опасность и сорвать операцию.
А так, в общем, Султан остался доволен увиденным. Вероятно, думал он, и шеф порадуется. Деньги на подготовку акции были имамом Юсуфом уже получены, о чем резидент и сообщил Натоеву, как бы подгоняя того к более активным действиям.
2
Николай Анисимович Савин молча слонялся по пустой квартире, постоянно натыкаясь на вещи, которые в свое время были куплены или расставлены по комнатам им вместе с Катей, подлой супругой, предавшей его в те трудные минуты, когда он находился под жестоким прессом «системы». Такие вещи, разумеется, не прощаются. И самым лучшим выходом для него был бы такой, если бы ему предоставили возможность высказать все свои мысли и обиды вслух, но не в пустоту квартиры, а прямо в лицо конкретному человеку, которого, точнее, которую он не желал теперь даже и называть по имени. Однако этого лица перед ним не было, зато каждый предмет, каждый случайный шорох в соседней комнате напоминал о нем, отдаваясь острой болью в груди.
Он подумал, что, может быть, стоит напиться вдрызг, чтобы отрешиться от мыслей, но спиртное, найденное им в баре, которое там и осталось с момента ареста Савина, не лезло в горло.
Надо было чем-то заняться, хотя бы для начала оформлением пенсии по выслуге лет, о которой теперь предстояло хлопотать ему самому, толкаясь по очередям в собесах — никакой кадровик этого за него, изгнанного со службы, теперь не сделает. Но не было сил ехать на эту проклятую службу за справками.
Деньги на счете в банке, конечно, имелись — на так называемый черный день. А может, он уже пришел, этот самый «черный день»? Значит, надо отправляться в банк. И на это тоже ни сил, ни желания не было. И он сидел бездумно в кресле у темного экрана телевизора и ждал, когда с ним что-нибудь случится, и как-то посторонне копил в себе все нараставшую ненависть ко всему, что его окружало: к этим молчаливым укорам, словно пародировавшим то, что ему приходилось слышать в свой адрес в колонии: «Сам во всем виноват…», «Никто тебе не поможет…», «Никому ты больше не нужен, урод…»…
Иногда воспаленное воображение вдруг подыгрывало его мрачному настроению, и тогда перед глазами, будто наяву, вставали чудовищные, безобразные сцены измены жены. Хотелось орать, рвать в клочья чистые простыни на большой двуспальной кровати, одуряюще пахнувшие до сих пор давно забытыми ее духами.
На второй или третий день он наконец понял, что, сидя сиднем на одном месте, он попросту сойдет с ума. Пора было начать действовать. Начать мстить! Но прежде следовало привести себя в порядок.
И он взял себя в руки.
Съездил в банк, затем зашел в универсам, после чего возвратился домой, нагруженный пакетами с едой. Приготовил, включил телевизор, накрыл стол на одну персону и с тупым удовлетворением усталого человека уселся ужинать.
Впервые в этот вечер он хорошо и с удовольствием выпил. Даже мелькнула мысль позвонить кому-нибудь из своих бывших знакомых, женщине какой-нибудь, но, как ни старался, подходящей дамы, чтоб все бросила и примчалась к нему скоротать вечерок, а может, и остаться на ночь, так и не вспомнил. А ловить шлюх на улице — это было ниже его достоинства.
И, самое смешное, даже если бы он очень захотел сейчас привести бабу в постель, то вряд ли сумел бы это сделать — за годы жизни с Катей он как-то вообще отвык от мысли, что по улицам ходят женщины, которых можно запросто затащить в койку. У него и прежде не появлялась такая нужда. Катя вполне удовлетворяла его нечасто возникавшие желания. Спокойная от природы и, как он был уверен, от природы же безразличная к сексу, она не возражала, когда он лез к ней и, преодолевая несильное сопротивление, упрямо раздвигал ее изумительные ноги, а затем размеренно, без спешки, приступал к делу. Но, уже изливаясь в судорогах и с трудом сдерживая желание как-то разбудить, что ли, ее, сделать ей горячо, больно, хоть один раз заставить кричать, выть, стонать от страсти, он натыкался на ее какой-то посторонний, будто изучающий его взгляд. И все заканчивалось обыденно и просто. Он благодарно обцеловывал ее мягкие губы и отворачивался, тяжело и прерывисто дыша, а она шла в ванную комнату, под душ. И в этом вся страсть? Да не было у них никакой взаимной страсти, значит, нечего и думать об этом. Но взаимная любовь, как ему казалось, все-таки была. Или он принимал за нее их взаимное уважение? А что же тогда Игорь? Он-то чем взял?!