— Так кого же мы можем пригласить? — не выдержал уже столь длительного объяснения Самойлов. — У вас-то хоть имеются, в силу вашей деятельности, подходящие люди? Я бы и сам не возражал, если бы нашелся человек, способный сразиться с нашей, извините, уже набившей оскомину «лубянской рутиной». Но только где ж такого найти? А время идет…
Шляхов улыбнулся:
— Это вы мягко еще выразились, Игорь Васильевич, насчет рутины. А дело будет, очевидно, рассматриваться в закрытом заседании военного суда Московского гарнизона. И адвокат обвиняемого должен выглядеть в такой ситуации как минимум барсом. Именно барсом, защищающим своих детенышей.
— Скажете — барсом… — пробормотал Игорь и ухмыльнулся. — В зоопарк, что ли, обращаться?
— Зачем уж так? — снова мягко улыбнулся Шляхов. — Если ваша знакомая, в судьбе мужа которой вы принимаете столь активное участие, еще не начала переговоры с Эделем, я бы, пожалуй, смог предложить иную кандидатуру. По-моему мнению, куда более подходящую. Даже по возрасту.
— И кто же это?
— Его зовут, этого адвоката, Юрием Петровичем Гордеевым. Однажды, это было два с небольшим года назад, когда мы только создавали наш фонд, мне предложили этого человека для защиты нашего товарища, тоже обвиненного шустрыми генералами бог знает в чем. Так что вы не беспокойтесь, и в деле вашего Савина лично для меня четко просматривается уже известный, скажем так, «лубянский» интерес. И Гордеев провел свою защиту с успехом, полностью нашего коллегу оправдать тогда не удалось, но срок был назначен условный. И я считаю этот факт большой победой. С тех пор мы изредка пользовались советами, а то и услугами Юрия Петровича. Кроме того, скажу между нами, он не дерет шкуру с клиента, назначает гонорары вполне приемлемые. Так что и здесь есть определенный плюс. Но к чему я? Если у вас и у… супруги вашего товарища нет возражений, мы могли бы облегчить вашу задачу. Во-первых, я могу сам переговорить с Гордеевым предварительно, обсудить условия и прочее, а во-вторых, что, вероятно, для вас будет в какой-то степени и важнее, оплатить адвокату гонорар из нашего общественного фонда. Ведь мы же фактически для этой цели и существуем. Как вы смотрите?
Игорь Васильевич «смотрел» в высшей степени положительно, ибо даже не представлял себе, откуда Катя взяла бы деньги на адвоката. Он уже готов был и сам оказать ей посильную помощь, хотя тоже никакими «состояниями» не обладал, но… что-то имел. Причем готов был помочь чисто по-человечески, по-товарищески, без всяких задних мыслей. Правда, в то же время и не пытался скрыть от самого себя, что, будучи готов делать это, то есть заниматься делами Савина, сугубо бескорыстно, он в глубине души рассчитывал все-таки на ответную благодарность. Но это уже особый вопрос, и ему не время и не место возникать там, где сейчас решается, по сути, судьба человека.
3
Нельзя сказать, чтобы Екатерина Юрьевна так уж вовсе и не замечала, полностью занятая горькими мыслями о своей злосчастной судьбе, с какой неподдельной искренностью и даже охотой занялся Игорь ее проблемами. Но она понимала и другое. Делал это Игорь, прежде всего, не столько из дружеских отношений к Николаю, сколько по причине старой, чего уж теперь скрывать, и безответной любви к ней.
Катя была в молодости очень хороша. Высокая, стройная девушка, рано оформившаяся, научившаяся излучать и строгую недоступность, и чисто женское влекущее к ней обаяние, она скоро стала предметом зависти товарищей Николая, которые открыто считали, что тому сильно повезло с такой женой. Это как по трамвайному билету выиграть автомобиль. Но шутки шутками, а общее к себе внимание, и не всегда бескорыстное, Катя чувствовала постоянно. Возможно, и по этой причине в их семье, в смысле в квартире, где они с Николаем проживали, с годами постоянно уменьшалось количество гостей. Их навязчивость порой граничила с заметной наглостью, а Николай считался человеком вспыльчивым, мог и в морду дать. Вот Катя и ограждала его и, собственно, крохотную свою семью от всевозможных житейских неприятностей. А сама между тем продолжала прямо на глазах хорошеть и словно наполняться той взрослой уже силой, которая делает женщину не просто привлекательной, очаровательной, но и постоянно желанной.
Пытались ухаживать за ней и в школе, где она преподавала биологию в старших классах, пробовали приставать на улицах, но она, как уже сказано, рано оценив свои реальные возможности, не шла ни на какие компромиссы с судьбой. Жизнь с Николаем, который ее искренно любил, Катю устраивала. Вот только детей не было, а очень хотелось. Одно время даже возникла идея взять ребенка в детском доме, но подумали, посоветовались и поняли, что уже по установившейся привычке главное место у них в жизни составляет все-таки работа, а немногие оставшиеся часы они сами безрассудно и бесшабашно отдавали самим себе — разговаривали, спорили, читали книги. Вели интеллектуальный образ жизни.
Она была моложе мужа на целых тринадцать лет, но разницы в возрасте как-то не ощущала и уже привыкла к такому своему состоянию. Он старше, она у него всегда как послушная любимая девочка. И его, и, конечно, ее вполне устраивало такое положение в семье.
Знала она, разумеется, и о том, чем занимается ее муж, понимала, что работа секретная, огласке не подлежит, но знакомо ей все это было лишь в общих чертах. Возможно, поэтому, когда сперва у майора Безменного, а позже и у следователя Головкина возникла служебная необходимость выяснить у жены подозреваемого Савина, известно ли ей, чем занимается ее муж, ответы ее были правдивыми и искренними. Да, знала, что служит в органах государственной безопасности, а вот где конкретно, совершенно не в курсе, у них в семье не принято интересоваться вещами, на которые распространяется государственная тайна. Поэтому ни о каких документах, ни тем более об оружии в доме она просто не догадывалась. Да и к чему ей это? Работа мужа — это его прямое дело, как у нее — ученики в школе.
И при этом она, естественно, видела циничный, оценивающий взгляд Безменного, даже и не пытавшегося скрывать свой вполне определенный и конкретный интерес к очаровательной женщине, которой теперь, в связи с арестом мужа, наверняка будет скучно и тяжко сидеть одной дома, так что вполне можно… это… Нет? Жаль, а то почему бы и не встряхнуться немного, так сказать, не отдохнуть от пережитых волнений? Супруга-то долго теперь дома не будет, а в постели одной бывает очень неуютно и холодно… Тоже нет? Удивительный народ эти женщины…
Примерно то же самое видела Катя и в глазах следователя, но тот хотя бы не хамил, не лез с настырными, неприличными предложениями, а был вежлив, мягок и по-своему откровенен, но уже в ином смысле. Он ставил в известность о том, что арестованного ожидает нелегкая судьба, хотя расследование ведется максимально объективно, однако тем не менее, как говорится, от строгого суда можно ожидать и непредсказуемого решения. В общем, жди, но сильно не надейся, чтобы потом не испытать горького разочарования. Ну а когда станет уже невозможно ожидать, что ж, против природы, как известно, не попрешь. Так вот, он как бы уже заранее предупреждал ее, что будет теперь близко, что на его посильную помощь и объективность она может всегда рассчитывать, и делает это он исключительно из чувства справедливости. Хотя и не в силах скрыть своего очарования при виде столь исключительной женщины. Такой вот заход… А в общем, хрен редьки не слаще.