— Он от вашего имени приезжал в Калужскую колонию, где отбывал свой срок заключения ваш сын — Халметов Ахмед Манербекович, сменивший паспорт и все свои данные на Зайцева Геннадия Михайловича. То есть взял фамилию вашей покойной жены. Но, может быть, такова была ее воля перед смертью? А то как-то странно выглядит этот акт. Если б наоборот, я бы еще понял…
Халметов замер. Вот теперь и он сообразил, чего ради сидит здесь этот проклятый мент. Не Султан ему нужен! Не по его душу явился сюда.
— Вы правы, уважаемый. — Халметов сказал это с таким выражением, будто у него враз заныли все зубы. — Ахмед очень любил свою мать, а я не мог возражать… Дети, знаете, новое поколение, свои интересы и ценности. Да и похож он на мать — статный, светловолосый, внешне совсем не вайнах.
— Кстати об интересах. А где сейчас ваш сын?
— Это имеет значение?
— Вы совершаете ошибку за ошибкой, уважаемый. Я повторяю, у нас не праздная беседа. Так где?
— Не понимаю логики… То вам нужен был Султан, то теперь Ахмед…
— Чтоб вас не мучили вопросы относительно Султана, я предлагаю вам прямо сейчас позвонить ему и приказать явиться ко мне в здание министерства, у метро «Октябрьская», завтра с утра. В бюро пропусков будет лежать пропуск на его имя. Для дачи показаний по одному уголовному делу.
— Как?! Султан замешан в уголовщине? Тогда я немедленно его уволю! Мне только этого не хватало! — Гнев был очень естественный.
— Полагаю, что сделать это вы всегда успеете. Звоните. И заодно подумайте, что вы мне ответите по поводу места нахождения вашего сына.
Халметов хлопнул в ладоши снова и что-то крикнул по-чеченски.
Женщина в косынке принесла трубку мобильного телефона. Манербек поискал, нажал кнопку — он даже не стал утруждать себя ложью, будто не знает номера Натоева, тогда как он был записан в его «мобильнике».
— Говорите по-русски, — строго заметил Грязнов. — Я должен знать, что вы ему скажете.
А он был далеко не простофиля, этот Манербек. Его речь выглядела так:
— Это Натоев? Халметов говорит. Завтра с утра ты должен прийти в милицию. В министерство, которое на Житной. Дашь показания по какому-то уголовному делу, я не хочу знать какому. Ты сам знаешь, что надо говорить… — Видимо, тот стал возражать, потому что старик перебил: — Правду будешь говорить… Это я велел. Все… — Он отключил трубку и бросил аппарат на стол. — Я так сказал? Вы этого хотели?
— Все правильно, — ответил Грязнов, достал из кармана свою трубку, нажал нужного абонента и сказал: — По Натоеву. Наблюдение усилить. Могут быть попытки бегства. Он уже предупрежден.
Сложил трубку, сунул в карман и пристально посмотрел на Халметова. Тот, похоже, нервничал, но старался не подавать виду. Как же, это ж их важнейшая традиция — невозмутимость.
— Пойдем дальше. А где и когда вы видели в последний раз сына?
— Почему в последний?
— Простите, оговорился. Возможно, еще увидитесь. И скоро. Так когда? Он после колонии заезжал домой? О своих дальнейших планах вам рассказывал? Или ограничился информацией?
— Я не понимаю, о чем вы? — медленно и важно заявил Манербек.
— Да? Странно, а я был уверен, что вы в курсе. Что ж, расскажу… Уголовное дело, о котором вы слышали от меня, было возбуждено в связи с подготовкой и попыткой совершения террористического акта в Москве, на Киевском вокзале. По делу проходят несколько фигурантов, среди них и ваш сын. Факты его участия уже доказаны, дело за малым — найти его и передать дело в суд.
— Вы ошибаетесь, этого не может быть, сына нет и не было в последние недели в Москве. Он улетел на родину сразу после освобождения из заключения. Я сам ему велел, когда он явился. У нас сын не может ослушаться отца! — Последнее было сказано с неподдельным пафосом. И старик, решив, что вопрос исчерпан, отковырнул виноградину от ветки и стал ее медленно жевать.
— Вынужден вас разочаровать и, возможно, огорчить, — философски заметил Грязнов. — Он не выполнил вашего указания. Более того, Ахмед, в смысле Зайцев, устроившийся на работу носильщиком на Киевском вокзале, был неоднократно замечен и опознан рядом свидетелей в момент подготовки террористического акта. С ним были и его товарищи, отсидевшие свои сроки в той же колонии, имена их нам также известны. В настоящее время все трое объявлены в федеральный розыск. И дело не задержится, уверяю вас.
— Извините, уважаемый, — словно бы нашел аргумент и потому воспрянул духом Манербек. — Вы что же, считаете, что на Киевском вокзале был теракт? Какая глупость! Да всем известно, что это делили территорию солнцевские бандиты с азербайджанской мафией! И это я слышу от генерала милиции?!
— Видимо, я снова вас разочарую. Ни солнцевских, ни азербайджанцев — ваших самых серьезных конкурентов — там не было. А вот «Аль-Каида» немедленно объявила сей акт своим предупреждением, за которым последуют уже более серьезные акции. Тут одно из двух: либо ваши источники информации не договорились между собой, о чем врать, либо они же вас просто обманули. Как-никак ваш родной сын задействован.
— Вы меня не разубедите. И никакого отношения к «Аль-Каиде» ни я, ни мой сын не имеем.
— А вот это ему придется доказывать. И потом, вы, наверное, не очень представляете себе замысел террористов. По самым скромным подсчетам, там погибло бы несколько тысяч ни в чем не повинных людей. Разрушений было бы на многие миллиарды рублей.
— Извините, это чепуха. Мне неловко говорить такие слова человеку, облеченному большой властью, но истина того требует.
— Истина требует другого, Манербек Саидович. — Грязнов нарочно опустил в обращении слово «уважаемый». — Истина требует, чтобы я, как лицо, облеченное властью, вы верно заметили, перестал нянчиться с безжалостными убийцами, а прислушался к голосу народа и словам нашего генерального прокурора, который, как вам наверняка известно, недавно озвучил весьма интересную мысль, которая давно уже будоражит все общество. А почему бы нам действительно не проводить аналогичные террористическим вызовам акции? Да и вообще всерьез наконец-то взяться за дело, прекратив бессмысленные уговоры? Боевики украли человека, и мы берем в заложники кого-то из их ближайших родственников. Они нам — теракт, а мы выселяем к чертовой матери их семьи. Может, тогда одумаются? Уверяю вас, подавляющее большинство населения проголосует «за».
— Я могу воспринять ваши слова как прямой намек. И вряд ли он понравится представителям нашей и остальных московских диаспор. Я уж не говорю обо всей России.
— А вот это меня совершенно не волнует. Не понравится? Очень хорошо. Мне тоже очень многое не нравится из того, чем вы занимаетесь, но если раньше, по указаниям купленных вами чиновников, мы закрывали глаза на явные преступления, то теперь, я уверен, наши правоохранительные органы вздохнут с облегчением, когда мы скажем: давай, ребята, наводи чистоту и порядок в собственном доме!