— Будем надеяться, — с хмурой улыбкой отозвался Богачев.

Вспоминая обо всем этом теперь, спустя три дня после убийства, Богачев чувствовал непреодолимую ненависть к белобрысому подонку, который заставил его убить человека. Но ненавидел он и себя — за то, что согласился на это убийство. Хотя Бог не оставил ему другого выбора. Нет, не оставил…

В ту ночь Богачев так и не смог уснуть. Так же, как и в предыдущие. От бессонницы его знобило. Пытаясь согреться, он сунул руки в карманы. Правый карман был порван, и за подкладкой Богачев обнаружил маленький графитовый стерженек от карандаша.

Утром, едва начало светать, он посмотрел на свои руки: на сбитые костяшки пальцев, на сорванный потемневший ноготь большого пальца («оказывал сопротивление при задержании», как гласил протокол), на голубоватые, взбухшие вены… На губах Богачева застыла судорожная усмешка. Он принял решение.

11

— Да, слушаю… Что?.. Да, понял. Как это случилось?.. Ясно. Скоро буду.

Турецкий опустил телефон в карман. Лицо его было обескураженным и растерянным.

— Что-то случилось? — спросил Вячеслав Иванович Грязнов, с которым Турецкий сидел в баре «Пивная пена» за кружкой пива.

— Да, Слава, случилось… Богачев перерезал себе вены.

— Жив?

Турецкий тихо покачал головой:

— Нет.

— Как он это сделал?

— Оторвал от пальца ноготь и… — Турецкий поморщился и передернул плечами: — Кошмар.

— Н-да, — сказал Грязнов и отодвинул от себя кружку с пивом.

Турецкий глянул на часы, затем достал из бумажника купюру и небрежно бросил ее на стол.

— Славка, ты извини, но мне нужно ехать.

— Да, конечно, — кивнул Грязнов, поддел пальцем купюру и перевернул ее. — А это забери.

Турецкий попробовал было запротестовать, но наткнулся на суровый взгляд Грязнова, взял купюру и сунул ее в карман.

— Без обид? — спросил он Грязнова.

— Без обид, — кивнул тот.

— Ну, бывай.

В тот же вечер Турецкий беседовал с экспертом.

— Вот, — эксперт протянул Турецкому маленький пластиковый пакетик, в котором лежал кусок светлой ткани. — Мы нашли это в пищеводе у Богачева.

Турецкий посмотрел на пакетик и поежился:

— Что это?

— Лоскут от рубашки, — разъяснил эксперт. — А буквы он нацарапал кусочком грифеля. Он так и держал его в руке, когда его нашли… Самоубийцы удивительно изобретательны, — резюмировал эксперт, держа пакетик на ладони и разглядывая его. Затем он перевел взгляд на Турецкого и с усмешкой спросил: — Сами достанете или мне это сделать?

Турецкий поморщился:.

— Давайте вы. Я вам доверяю.

Эксперт вскрыл пакетик, извлек из него лоскут и осторожно его расправил. Поднес лоскут к лицу Турецкого.

— Мало что разберешь, — прокомментировал эксперт. — Так, несколько букв…

Турецкий внимательно вгляделся в лоскут.

— «Дем…ев… Да…лов… Пленка с…» — прочел он вслух и поднял глаза на эксперта. — Пленка. Какая, к черту, пленка?

Эксперт пожал плечами.

— А эти буквы? — задумчиво спросил Турецкий. — Это что, чьи-то фамилии?

— Похоже на то, — кивнул эксперт. — Забираете? — Да.

— Завернуть или так возьмете? — с ернической улыбкой поинтересовался эксперт.

— Заверните. Это подарок, — подыграл ему Турецкий.

Они переглянулись и кисло улыбнулись друг другу.

12

На этот раз Елена Петровна Богачева пришла в прокуратуру сама. Турецкий вклеивал в дело Кожухова отчет эксперта о причине смерти подозреваемого Богачева, когда открылась дверь.

Жена самоубийцы держалась скромно и даже робко. Лицо ее стало еще более одутловатым, глаза были воспалены от слез, обесцвеченные волосы растрепались, но Елена Петровна не делала никаких попыток привести прическу в порядок.

— Я хотела поговорить с вами о Сергее, — негромко сказал она.

— Да, конечно, — кивнул Турецкий и отодвинул папку с делом. — Я вас слушаю.

Богачева достала из сумочки платок и промокнула глаза.,

— Если б я только знала, что все так кончится… — с трудом выговорила она.

Турецкий сочувственно вздохнул. Говорить тут было нечего.

— Я знаю, что Сергея обвиняют в убийстве… — продолжила Богачева спустя минуту.

— Обвиняли, — машинально поправил Турецкий.

— Что?

— Ничего, — виновато проговорил Турецкий. — Продолжайте, пожалуйста.

Богачева высморкалась в платок, затем спрятала его в сумку.

— В день убийства Кожухова к Сергею приходил незнакомый мужчина, — заговорила она. — Я смотрела телевизор, а на кухне у нас ремонт, поэтому Сергей и этот мужчина пошли в спальню. Сергей сказал, что им нужно поговорить. Мужчина был в кепке и темных очках. В спальне на стене висит маленький «сигнальник». Это такой плоский микрофончик, чтобы мы знали, когда Виталик проснулся или когда он чего-то хочет. Виталик — это наш сын, — пояснила Богачева.

Турецкий кивнул:

— Я понял.

— Как только Виталика положили в больницу, мы выключили «сигнальник», — продолжила Богачева. — Но кто-то из них, то ли Сергей, то ли незнакомец, случайно включил его снова. Наверное, задел затылком. И я… я слышала часть их разговора…

Турецкий почувствовал, как у него вспотела спина.

— Вы можете сказать, о чем они беседовали? — стараясь говорить спокойно, спросил он.

— Я… не очень хорошо помню. Но кажется, этот незнакомец уговаривал Сергея сделать «что-то. Он сказал: «…За сына и жену можете не беспокоиться. Голодать им не придется. Это я вам обещаю…» И потом еще: «Не будем пессимистами… Вас не поймают».

— Это все?

Богачева вздохнула:

— К сожалению, да. Я пыталась расспросить об этом мужа, но он ничего не ответил. Сказал, что это его профессиональные дела. И еще он сказал: «С Виталиком все будет в порядке, я об этом позабочусь». — Богачева замолчала. Она снова достала из сумочки скомканный, грязный платок и вытерла слезящиеся глаза. Затем посмотрела на Турецкого и спросила: — Александр Борисович, вы правда думаете, что это Сергей убил того человека?

— Похоже на то, — ответил Турецкий.

— Он сделал это ради Виталика. Я догадывалась, что он задумал что-то незаконное. Но я не думала, что он хочет кого-то убить… Поверьте.

— Да, — кивнул Турецкий. — Я верю. Но человек мертв.

— Я понимаю, что в этом есть и моя вина. Ведь я догадывалась… Но… понимаете, Виталику так нужна была эта операция… Господи, если б я только знала!