— Оставляй рюкзак здесь, у входа. У меня флотский порядок, как на корабле! А сумки с провизией тащи на кухню, — распорядился учитель.
Митька выполнял указания с усердием служебного пса. Кухня была огромной, метров пятнадцать, с дорогой старинной мебелью. И вся нашпигована бытовой техникой.
— Пойдем, я тебе квартиру покажу.
Обняв Митю за плечи, Юрий Максимович увлек его в коридор.
— Вот здесь мой кабинет, он же гостиная.
Почти квадратная комната, письменный стол с
компьютером, кожаный диван и кресла, низкий столик со стеклянной столешницей и стоящей рядом барной стойкой в виде глобуса. Множество книг на полках. Все свободное пространство стен увешано картинами.
— Ого! Сколько картин! — удивился Митя.
— Да, у меня неплохая коллекция. Ее начинали собирать еще родители. И я стараюсь добавлять. Жаль, оставить будет некому, — усмехнулся он. — Может, какому-нибудь музею завещание оставлю... Ну, пойдем дальше. Вот, это спальня.
Митю поразила широкая, просто-таки необъятная кровать, покрытая тяжелым шелковым покрывалом темно-зеленого цвета. Такого же цвета были шторы на окнах. Две прикроватные тумбочки, шкаф-купе с зеркальной дверцей. Все это производило впечатление супружеской спальни, а не холостяцкого логова.
— Эта кровать еще от родителей осталась, — объяснил Юрий Максимович. — Я решил не менять.
Митя обернулся и увидел на противоположной стене большую картину, на которой был изображен обнаженный мужской торс. Вид сзади. Мускулистая спина, круглые ягодицы. Голова с коротким ежиком волос чуть повернута назад. Из-под полуопущенных век на зрителя смотрит юноша. На губах его играет развратная полуулыбка.
Митя отвернулся. Картина неприятно поразила
его.
— Ну, как тебе спальня?
— Красиво, — выдавил он и поспешил выйти из комнаты.
— Так, я сейчас приготовлю тебе ванную, а ты поищи белье. Что-нибудь чистое осталось в рюкзаке?
— Ага, — Митька начал копаться в своих вещах, стараясь отогнать неприятное чувство, вызванное картиной.
— Ты вроде как засмущался? — угадал его состояние учитель.— Что, картина не понравилась?
Он говорил из ванной, оттуда слышался шум воды.
— Ну почему... — откликнулся Митька.
— Я же видел. Ты аж покраснел, как барышня. Вот уж не думал, что ты такой ханжа! А как же в Эрмитаже целая коллекция скульптуры? Как же древние греки и римляне? Они умели видеть и ценить красоту не только женского, но и мужского тела. Все, что естественно, — все прекрасно.
Максимыч вышел из ванной.
— Ну, ванна готова. Белье нашел?
— Ага.
Митька держал в руках майку и трусы.
— Вот и хорошо. Полотенце и халат я тебе принесу. Ну, дуй мыться! Я пока стол организую.
Митька вошел в ванную. Густая шапка пены благоухала какими-то удивительными запахами.
Скинув грязные шмотки, он сунул их в мешок и погрузился в восхитительно горячую воду.
Господи, какое это счастье — горячая вода! Особенно после трех походных недель! Митька блаженствовал, чувствуя, как из кухни плывет запах жарящегося мяса.
Это после тушонки. Да и то в весьма ограниченном количестве...
«Нет, все-таки Максимыч относится ко мне, как к сыну! Вон как ухаживает. Так только мама умеет. Здорово, что он у меня есть! И что я из-за этой картины дурацкой напрягся? Подумаешь, задница голая... а если бы тетка голая была нарисована? Я бы не удивился, так ведь? Что же получается: теток рисовать можно, а мужиков нельзя? И вправду это ханжество какое-то...»
Его мысли оборвал баритон учителя.
— Ну, как ты?
Максимыч вошел с большим банным полотенцем и халатом.
— Вот, наденешь халат.
— Да ну... — попытался было отказаться Митя.
— Никаких «ну». Чтобы после ванной, весь чистый и пушистый, ты залез в грязные, вонючие джинсы и футболку? Не позволю! Домой пойдешь, тогда и наденешь. Я вымоюсь и тоже халат надену, чтобы ты не смущался. Годится?
— Годится, — улыбнулся Митя.
— Вставай, я тебе спину потру. И не спорь! У тебя руки хоть и длинные, но всю грязь со спины не соскребут. Давай мочалку!
Митька послушно протянул губку. Максимыч налил на нее гель, который также источал удивительно вкусный запах.
— Вставай, поворачивайся.
— А чего вставать-то? И так можно! Вот моя спина, — стоя в ванной на четвереньках, возражал Митька.
— Разговорчики! А ну встал! — как бы рассердился учитель. — Вот так! Господи, а грязищи-то!
— Щекотно! — завизжал Митька.
— Терпи! Так, смываем, еще раз намыливаемся. Нам грязнули за столом не нужны... Хорошо! Митя, а ты знаешь, что ты невероятно красив? Что ты сложен, как юный бог! — каким-то особенным, хриплым голосом спросил вдруг Максимыч, и горло его перехватил спазм.
От неожиданности Митька тут же сел в ванную, подняв фонтан брызг.
— Тьфу, дурень! Облил меня всего! Нет, ты определенно дикарь какой-то! Ну тебя к черту! Домывайся сам!
Юрий Максимович вышел. Митька сконфуженно молчал.
«Чего я в самом-то деле? Что он сказал-то такого? Мне и мама говорит, что я хорошо сложен... И что теперь делать? Он же обиделся...»
Митька наскоро помылся, потеряв всякое удовольствие от столь желанной процедуры, тщательно вымыл за собой ослепительно белую ванну, нацепил дурацкий шелковый халат. Черт с ним, посижу часок в халате. Лишь бы он не сердился!
— Юрий Максимович! Я готов! — весело крикнул он.
Максимыч обнаружился в кабинете, где был уже накрыт столик возле дивана. Тарелки, бокалы, нарезанные и красиво уложенные помидоры, огурцы, перцы и зелень. Определялись плошка с маслинами и бутербродики-канапе с икрой. Рядом стояла ваза с фруктами.
У Митьки голова закружилась от голода.
— Теперь я приму ванну и будем ужинать. Съешь бутерброд, а то впадешь в кому, — рассмеялся Максимыч. — Хочешь альбомы посмотреть? Эпоха Возрождения.
— Ага, — уплетая икру, кивнул Митька.
— Только руки вымой!
Слопав еще два бутерброда, сцапав гроздь винограда, Митька решил, что, пожалуй, хватит, а то неприлично... Так можно все стрескать. И вернется Максимыч к пустому столу...