— Говори, Митя, — разрешил учитель. — Ты ведь хочешь что-то сказать. Или спросить, так?
— Да, хочу! — Митя все же поднял на него глаза и, стараясь не отводить их в сторону, произнес: — Юрий Максимович! Помните, мы летом, перед походом были в Эрмитаже?
— Помню, — тут же откликнулся учитель. — Как не помнить? Твоя очаровательная мама и ее не менее очаровательная подруга... Кажется, Наталия Ивановна, так?
— У них в хранилище пропали две картины. Очень ценные. Это случилось после того, как мы с вами были там заперты, — выпалил Митя.
— Что ты говоришь? — поднял брови Максимыч. — И что же? Какая связь?
— Вы же... Я помню, мы стояли там в темноте, а вы передвинули к себе мою сумку. И потом я слышал, что вы что-то делали там, сзади. Я слышал звуки...
— Я что-то делал у тебя сзади? — Максимыч расхохотался. — Надеюсь, ты не станешь утверждать, что я обесчестил тебя в музейном спецхране? Хотя мысль, конечно, интересная...
От гнева и ненависти Митя застонал, вскочил и набросился на Юрия Максимовича, пытаясь дотянуться до горла.
— Вы... сволочь, я вас ненавижу! — кричал мальчик.
Но учитель ловко, одним движением скрутил его руки, заставив Митю упасть к себе на колени.
— Мальчишка! Глупый мальчишка! Как ты меня возбуждаешь! — прерывисто дыша, произнес Максимыч. — Ладно, молчи и слушай, что я тебе скажу! Если в музее пропали картины, да еще в тот день, когда в спецхране были ты и твоя мать, значит, это вы их и украли, понял? У кого была с собой большая спортивная сумка? Кто внес ее в музей? Ты. Кто предложил эту экскурсию в спецхран? Твоя мать.
— Но это же вы вынесли сумку из музея! — вскричал Митя.
— Нет, это ты ее вынес! Я к ней не прикасался. — улыбаясь, проговорил учитель.
— Вы же врете!! Вы врете!! — Митя задыхался от ненависти.
— Вру? Кто? Я?! Заслуженный учитель страны? Лучший учитель года? Ты соображаешь, что говоришь? — Голос Юрия Максимовича спустился до звенящего шепота. — А если я вызову милицию и заявлю о том, что ты рассказал мне здесь и сейчас, что вы вместе с матерью совершили кражу художественных ценностей из Эрмитажа, а? Что тогда? Тебе, положим, много не дадут. А вот мамаша твоя получит по полной программе. Лет десять, думаю, оттяпает. Как тебе такая перспектива?
Митя молчал. Юрий Максимович отшвырнул его и, глядя на лежащего у его ног подростка, продолжил:
— Жалея твою мать и младшего брата, я, так и быть, никому ничего не скажу. Но и ты прекрати свои выходки! — Голос его начал повышаться. — Ты что же думаешь, сявка, я позволю тебе дерзить, фыркать, делать какие-то намеки на наши отношения? Я дал тебе полгода, чтобы ты привык к создавшейся ситуации. Ты уже не ребенок. И нечего строить из себя невинность! Я говорил тебе, что буду иметь тебя когда захочу и сколько захочу? Говорил? Так и будет!
Он помолчал, упиваясь зрелищем поверженного юноши. И продолжил уже спокойно и уверенно:
— Если ты будешь хорошим мальчиком, если ты будешь меня любить, я сделаю для тебя все! Ты будешь учиться на лучшем факультете лучшего учебного заведения города. Я буду помогать тебе материально. Я буду опекать тебя. Понял? А ты будешь приходить ко мне сюда два раза в неделю, во вторник и в пятницу, в шесть вечера. И без напоминаний и всяких глупостей. Иначе твоя мамаша будет сидеть в тюрьме, а ты сгниешь в армии — это я тебе обещаю! Запомни: я всегда имею то, что хочу иметь. Мне понравились эти две картинки, — он указал рукой на два небольших полотна на стене, — правильно, они самые. Так вот, я захотел иметь их в своей коллекции, и я их имею. Я хочу иметь в своей коллекции тебя, и я буду тебя иметь, понял? А теперь выпей коньяку и снимай штаны, щенок!..
Константин Дмитриевич Меркулов мерил шагами кабинет, сердито и шевеля густыми бровями в сторону Турецкого и Грязнова, сидящих рядом, плечо к плечу, как Великая Китайская стена.
— И что еще нового мне предстоит выслушать в связи в этим чертовым делом? — вопрошал Меркулов. — Какого дьявола, Александр, ты засадил на трое суток еще и этого танцора?
— Интересное кино! Сам же велел мне копать среди гомиков. Я нашел подозреваемого, который ложится в картину преступления, как бильярдный шар в лузу, и я же еще и виноват!
— Чем же он похож на убийцу?
— Да всем! Ростом, цветом волос, отсутствием алиби, присутствием мотива убийства, запахом духов, наконец!
— И какой у него мотив?
— Ревность! Он уже не молод: двадцать два года для танцовщика — это почти старость. Плюс болезни.
Подвернулся Новгородскому. Тот, видно из жалости, снизошел до Варфоломеева, даже на таблетки раскошелился. И вдруг более молодой и смазливый соперник уводит «папика» прямо из-под носа. У него и взыграло ретивое!
— Что у него взыграло? Что ты несешь, Саша? Ты абсолютно несерьезно относишься к этому преступлению!
— Я абсолютно серьезно, Костя! — повысил голос Турецкий. — Этот человек вызывал подозрения! У него нет алиби. Я должен был провести с ним ряд следственных действий. И следствию удобнее, чтобы эти трое суток, пока мы проводили дактилоскопию, биологическую экспертизу, опознание подозреваемого консьержкой, — мне было удобнее, чтобы он это время был под рукой. Чтобы не гоняться за ним по всей Москве. И чтобы он вообще остался жив. Его соперник, смазливый юноша, между прочим, пропал два месяца назад. И если бы танцовщик Варфоломеев не был педерастом, ты бы и слова не сказал против его задержания?
— Не выражайся в моем кабинете!
— Извини! Но ведь у нас в стране существуют особые привилегии для сторонников однополой любви? Для них особые законы? Более мягкие? Ну, кто звонил тебе по поводу этого клиента, а? Признайся, Костя, что и у Варфоломеева нашелся защитник в стане «голубых». Так?
— Ну, так.
— Кто же это? — заинтересовался Грязнов.
— Один генерал, — глянув на генеральские погоны Вячеслава, ответил Меркулов.
— Это не я, — как-то даже шарахнулся в сторону Грязнов.
— А ты в Москве не единственный генерал. Есть и погенералистее, понял? Дело не в том! Если бы вы что-нибудь доказали — другое дело! А что у вас вышло? Похвастайтесь, товарищ Турецкий! — язвительно произнес Меркулов.
— Хвастаться нечем, — признался Турецкий. — Волосы Варфоломеева по структуре ДНК не совпадают с волосом, найденным на месте преступления. То же с отпечатками пальцев.
— А опознание? Кого опознала консьержка из дома убитого? Серова, так ее фамилия, кажется?
— Это вообще конфуз, — вздохнул Саша. — Представляешь, Костя, рядом с Варфоломеевым наши ребята — Кирилл Безухов и Саша Фонарев. Все в черных куртках с капюшоном, все стоят. Входит Серова, рассматривает троицу, указывает на Безухова и уверенно так заявляет: «Это он!»