Группа мгновенно растаяла. Александр нагнал удаляющуюся Оленину и преградил ей путь. Глаза ее испуганно расширились, но лишь на сотую долю секунды. Затем на лице застыла все та же непроницаемая маска.
— Марина Борисовна! Вы замечательный экскурсовод! Я получил массу удовольствия!
— Спасибо, — кивнула Марина.
— Можно попросить у вас автограф? — глупо улыбнулся Турецкий.
— У меня? Я не актриса...
— Ну и что? Просто пару слов на память. Я буду вас вспоминать.
С этими словами Саша протянул купленный в киоске буклет и шариковую ручку, которую тут же и вытянул из целлофана.
— Вот, я и ручку специально купил! — еще более распустил он губы в дурацкой улыбке.
Марина Борисовна несколько секунд смотрела на него чуть раскосыми черными глазами, затем усмехнулась, взяла буклет и ручку.
— Что же вам написать?
— Ну... Не знаю... Что хотите... — мямлил Турецкий и переминался с ноги на ногу.
Она закусила губу, затем написала короткую фразу.
— Что это? — спросил Саша, разглядывая текст.
— Это древнегреческий. На досуге разгадаете. Вы ведь по этой части, да?
И стремительно ушла, постукивая каблучками.
Турецкий вернулся в вестибюль. Кассы уже закрылись. Посетители спускались вниз, в гардероб. Возле билетерши, проверявшей у Александра входной билет, стоял колоритный бородатый мужчина, явно из своих, эрмитажных. Саша подошел к нему и, не выходя из образа дремучего провинциала, попросил расшифровать надпись.
Мужчина несколько мгновений разглядывал текст, затем уверенно перевел:
— «Глупец познает только то, что свершилось». Это из Гомера. Кто это тебе так книжку подписал?
Саша застенчиво пожал плечами, сказал «спаси- бочки» и убрался восвояси.
Поздно вечером, когда Гоголев провожал его на поезд и они курили возле вагона, Александр проговорил:
— Так не забудь, Витя, мою просьбу.
— Помню, помню. Выяснить, ездила ли Оленина Марина Борисовна в Москву в районе седьмого ноября. Завтра же выясню. И сразу тебе позвоню. Ну, бывай! Привет Грязнову!
1 сентября 2000 года
Дорогой Сереженька!
Ну вот и началась наша новая жизнь: Митька студент! Сегодня отправился учиться уму-разуму в свой университет! В новом костюме, туфлях, подстриженный. И даже впервые побрился! Самое главное событие года — поступление в институт, которое для всех детей наших знакомых было неким восхождением на Голгофу, — для Мити прошло незаметно и даже как-то буднично. Я так рада за него! Прекрасный факультет, да еще и куча школьных приятелей будет учиться там же, чуть ли не половина класса.
Проводила старшего сына в высшую школу и пошла на первый звонок к Санечке — он у нас теперь лицеист! Жаль, что не будет у Сани такого же прекрасного педагога, как у Митьки, — Юрий Максимович переехал в Москву. Он баллотируется в депутаты Госдумы. Что ж, большому кораблю — большое плавание! Главное — он дал путевку в жизнь обоим нашим мальчикам. Оказался подле нас в самые трудные годы, когда мы жили из последних сил, задавленные горем, не в силах примириться с тем, что потеряли тебя. Теперь, Сереженька, мы сильные и смелые! И ничто нам не страшно! И все нам по плечу! Я знаю, что ты рад за нас и гордишься своими сыновьями. А может быть, немножечко и мною.
Я сегодня нахально прогуливаю работу: хочу приготовить ребятам по-настоящему праздничный ужин. Наказала Митьке, чтобы он пригласил в гости всех, кого захочет. Так что, может быть, у нас сегодня будет куча народу. А может, наоборот: сам усвистит куда-нибудь... Ничего не поделаешь, он уже взрослый и не держать же его век подле своей юбки. Я стараюсь не быть наседкой, не опекать его излишне, не превращать в маменькиного сынка. Он хоть и грубоват, но очень меня любит и не хочет огорчать. Я это всегда чувствую. Санька — он другой. Более независимый и внутренне самостоятельный. Знаешь, я уже подумываю о старости. И думаю, что хотела бы жить на склоне лет (как пишут в романах), так вот, хотела бы жить на этом самом «склоне» вместе с Митькой. И нянчить его детей. Я была бы хорошей свекровью и бабушкой. Ты смеешься? Тебе трудно представить меня бабушкой? А что? Еще лет пять-шесть... Конечно, он может преподнести сюрприз и раньше. Главное, быть на стороне своих детей, не предавать их ни при каких обстоятельствах, правда?..
Заканчивалась вторая пара. Митя сидел на задних рядах аудитории рядом с Володей Иволгиным, бывшим одноклассником, а теперь одногруппником. В одной группе с Митей оказались еще несколько ребят. В общем, не нужно обживаться заново — знакомые все лица! Митька находился не просто в прекрасном настроении, в эйфории — кошмар последнего года кончился. Новгородский навсегда уехал из города, и, значит, можно забыть все, как дикий сон, который не имеет никакого отношения к реальной жизни. Можно начать жить заново — среди друзей и приятелей. Старых и новых знакомых. Можно не бояться вторников и пятниц, можно как прежде, легко и просто, разговаривать с мамой, не опасаясь выдать себя и навредить ей.
Потому что картины, пропавшие из Эрмитажа,
действительно висели на стенах квартиры Новгородского. И угроза посадить его мать, если Митя будет «дурить», не была пустой угрозой. Митя знал, как злобен, опасен и безжалостен его учитель.
Все, забыть об этом! Никогда не вспоминать! Ничего этого не было!
Впереди него сидела девочка из их группы — очень красивая и, как вначале показалось Мите, очень неприступная — Надежда Абрамцева. Худенькая, с огромными зелеными глазами и пепельными волосами, разбросанными по плечам. Признаться, он никак не ожидал увидеть на своем «заумном» факультете такую красоту. Вокруг нее, конечно, тут же закрутился вихрь поклонников. А она обратила внимание на него, Митю. На лекциях садилась поблизости, обычно на ряд впереди. Наверное, для того, чтобы он мог видеть ее пепельную гривку. И то и дело оборачивалась со всякими вопросиками.
Вот и сейчас она обернулась, вскинула на Митю зеленые глазищи:
— Оленин, ты на вечер сегодня пойдешь?
— А ты? — При взгляде на эту девушку лицо Мити немедленно расплывалось в улыбке.
— А как же? Посвящение в студенты все-таки! А потом будет классная дискотека! Пойдешь?
— Пойду.
Надя небрежно кивнула: дескать, кто бы сомневался? Конечно, пойдешь, раз там буду я!
— Есть ужасно хочется! Пойдем в перерыве в столовку?
— Пойдем! — эхом откликнулся Митя.
Девушка еще раз сверкнула глазами и отвернулась.
Володька сунул Мите тетрадный листок, на котором было написано: «Она в тебя втюрилась! Действуй на опережение!»