Он быстро ушел к лифту, ни разу не обернувшись, а вот его «до встречи» почему-то запало в душу Ангелины и заставило сердце биться взволнованно. Подумалось даже: «Уж не судьба ли?..»
Оказалось судьбой.
Через два дня в отдел заглянул начальник отдела Борис Михайлович Рогатин — высокий, седой, из отставников. Всем было прекрасно известно, откуда набираются кадровики. Он низко склонился над Алиным столом и негромко сказал:
— Слушай, Вербицкая, а с какого это лешего Сам твое «личное дело» вытребовал и второй день не возвращает, а? — Он хитро прищурился, а Ангелина вдруг, ни с того ни с сего, густо покраснела, чего с нею, кажется, отродясь не случалось. — Ты мне скажи, может, чего натворила, про что я не знаю? Так сознайся, смогу, так прикрою. Лично у меня за тобой грехов не числится.
— Не знаю, Сидор Сидорович… Я слышала, там, наверху, что-то с нашим перспективным планированием, ну, до десятого года, опять мудрят. Может, поэтому? А грехов нет. К сожалению, — усмехнулась она.
— Ну ладно. Ты, если чего, не стесняйся. Договорились?
— Так точно, товарищ генерал! — Аля приставила ладонь к «пустой голове», о чем сразу же и услышала отповедь отставника.
Итак, министр изучает ее «личное дело»…
Аля прекрасно знала, уже не раз слышала некрасивую историю о том, что несколько лет назад жена Сальникова оставила своего мужа как «неперспективного» и выскочила замуж за его институтского приятеля Смурова, который являлся уже заместителем министра и был твердо, как утверждали злорадные языки, намерен стать вскоре министром. Но эта идея лопнула вместе с приходом к власти нового президента. Судьба как бы с удовольствием посмеялась над Маринкой Кошелевой: ее новый супруг так и остался «при своих интересах», а вот Сальников неожиданно для всех заинтересованных лиц был назначен министром. При этом даже злые языки и в министерстве, и в отрасли не могли не согласиться с тем, что Виталий Сальников — никакой не карьерист, а серьезный и вдумчивый специалист-энергетик. Каковым был всегда, даже занимаясь чисто административными проблемами на посту директора института. И потом, другой бы на его месте обязательно в сложившейся ситуации сделал бы пакость сопернику, тем более, когда того постигло столь жестокое разочарование. А где разочарование, там и неистребимое желание отомстить выскочке, обошедшему тебя на повороте. Таков мир, таковы его принципы, их можно придерживаться или нет, но они существуют.
Однако ничего не случилось, напротив, именно с подачи Сальникова Смуров занял пост его первого заместителя, и говорили, что между ними никаких трений не наблюдалось. Либо Сальникову было в высшей степени наплевать на измену жены, либо же все они ловко скрывали свои чувства… Вероятнее — второе.
Ряд последовавших «случайных» встреч Сальникова и Вербицкой подтвердили Але искренние намерения Виталия, и она наконец согласилась с призывом судьбы не откладывать на будущее свою удачу. Одного не смогла предвидеть — не сообразила, в какой переплет невольно попала.
Возможно, она сама была отчасти в этом виновата. Слишком красноречиво читалось в ее выразительных глазах нечаянно обрушившееся на голову счастье. И этого ее праздничного настроения, возвышенного состояния души невозможно было скрыть от знакомых и близких ей людей, главным образом подруг на работе. Возникшие было слухи нашли свое подтверждение, но от этого их не стало меньше. И разговоры о «романе» министра и его сотрудницы не прекращались.
При всей своей решительности и независимости Виталий оказался неожиданно стеснительным и робким, когда дело коснулось, так сказать, логического продолжения их любовных взаимоотношений. Он отдал буквально все, что касалось их будущего брака, в руки самой Али. Как она скажет, как захочет, так и будет. Это было, конечно, приятно, но и столь же утомительно. Хотя ряд отдельных соображений он высказал в довольно категоричной форме. Например: Аля немедленно переезжает от мамы, со Стромынки, к нему, на Профсоюзную. Далее, она уходит из министерства, поскольку ее здоровье и спокойствие ему гораздо дороже и важнее того, что она там, у себя в отделе, «напланирует». В-третьих… ну и так далее.
Но еще не было переезда, не было их скромной свадьбы, как на Алю обрушилась буря негодования и прямых угроз. Эта старая стерва Марина — она была старше Али на целых пять лет, ну конечно, старая! — в ультимативной форме потребовала от нее, чтобы она немедленно оставила в покое Сальникова. Бросила, ушла, убралась к чертовой матери! Аргумент? Мол, не по зубам кусок себе выбрала!
Можно было подумать, что эта зарвавшаяся стерва, как та собака на сене, не желает никому отдавать даже то, что сама бросила за ненадобностью. Или, может быть, она вдруг решила все переиграть, повернуть назад? Бросить своего Смурова и вернуться к Сальникову? Вообще-то, чудовищная наглость! Но Марина в выражениях не стеснялась.
Обычно Аля на подобные звонки не отвечала, слышала начало криков и бросала трубку. Но однажды ей это надоело, и она спросила невинным голосом:
— А что, если я расскажу о ваших звонках Алексею Петровичу? Мне сегодня как раз на доклад к нему…
В ответ полилась площадная брань, и Аля снова швырнула трубку. А вечером рассказала, наконец, Сальникову о своем «общении» с его бывшей супругой. Рассказала, ничего не утаивая. Виталий потемнел лицом, промолчал и погладил ее, словно обиженного ребенка, по щеке. О чем он говорил со своим заместителем, и говорил ли вообще, Аля не знала, не спрашивала, но наглые звонки словно отрезало. Все-таки, наверное, говорил…
И потекла совместная жизнь.
Але пришлось действительно покинуть привычное место службы. Она могла бы устроиться в тот институт, которым, до назначения на министерский пост, руководил Виталий. Не обошлось бы, естественно, без его протекции, но Аля сама считалась достойным специалистом и за свою репутацию не боялась. Однако, переговорив на эту тему с мужем, согласилась немного подождать — институт никуда не денется. А пока желательно обустроить дом, наладить быт в семье, подумать о перспективах.
Однажды, это было не так уж и давно, между мужем и женой возник разговор о ребенке. Алины годы уходили, вот уже и тридцать, самое бы время. Виталий не возражал: действительно, сколько можно откладывать? Но… отложили еще ненамного, до конца лета, до отпуска, чтобы любимое дитя родилось весной и можно было бы отпраздновать дни рождения и мамы, и ребенка в апреле. Виталий, между прочим, и сам был апрельский, такое счастливое совпадение.
Вот и лето уже… Не успели…
Аля не плакала, видно, уже выплакалась до донышка. Она просто ушла в себя, как бы замкнулась. И Володя прекрасно понимал ее. Есть ситуации, когда утешения по меньшей мере бессмысленны, разве что дружеское участие. Он и сказал Але об этом. Она серьезно посмотрела на него и кивнула:
— Знаете, Володя, а ведь мне от вашего внимания правда стало немного легче, спасибо вам…
А в общем, что еще надо было знать Яковлеву? Все сказано, оставалось делать выводы. И попытаться теперь поговорить со «старой стервой». Чтобы уже окончательно составить картину семейной жизни покойного министра…