И тогда вступил в силу другой закон. Ну, скажем, тебе определенными структурами общества обещаны большие деньги за проведение в жизнь совершенно конкретного плана. Если детально в нем разобраться, то он, конечно, расходится с твоими представлениями о таких понятиях, как офицерская честь, законность, справедливость и прочая, и прочая, о чем много говорится, но что фактически за последние годы превратилось в пустые слова, в мусор. Однако, тем не менее, не вдаваясь в причины, ты даешь свое согласие и получаешь внушительный, стимулирующий твою активность аванс. Так что тебе после этого остается? В силу предлагаемых обстоятельств ты уже вынужден теперь действовать быстро и решительно, закрывая глаза на некоторые моральные принципы. Иначе можешь лишиться не только аванса и солидного окончательного расчета, но даже определенных жизненных перспектив.
Как человек военный и, соответственно, изначально дисциплинированный, к тому же являясь одним из высших руководителей силового ведомства, Митрофанов отлично понимал тяжкую меру своей ответственности в случае проигрыша. Но именно к проигрышу он был не готов. Он не мог проиграть, не должен был. И эта уверенность диктовала и стиль его поведения — непринужденный, хотя и жесткий, предусмотрительный и в то же время нахрапистый. Короче говоря, типичный стиль новой российской деловой элиты. Генерал даже внутренне гордился тем, что легко вписывается в эту категорию несомненных хозяев жизни.
Ну а удачливые чиновники, которых выстреливают на верхний уровень, подобно пробкам из шампанского, умные и умелые руки, они, подобно тем же пробкам, собственной воли не имеют. Да о них обычно и не думают. Они делают порученное дело, а потом приходит уборщица и подметает пол. И раз это так, то и в расчет их брать не стоит.
Митрофанов не сам придумал такую философию, она давно вызревала в доверительных беседах свояков, пока их жены сплетничали и дразнили друг дружку на кухне, перемывая посуду и кости знакомых. Каждому свое. Но одно четко видел генерал: глубокую личную заинтересованность обоих Смуровых в том, чтобы фортуна и на этот раз не выкинула очередной свой коник. И в этом, пожалуй, он был солидарен с Алешкой. Иначе вряд ли бы и сам согласился на участие в грязном, чего скрывать, дельце.
Но теперь дело сделано, надо закрывать случайно образовавшиеся бреши и при этом не светиться.
5
Первым «на яму», как обычно называют место падения самолета работники авиационных служб, прибыл участковый уполномоченный из Рассвета старший лейтенант милиции Бронислав Иванович Данин. Этот тридцатилетний, спортивного телосложения человек, светловолосый и голубоглазый, всего год назад закончивший в Белоярске школу милиции и направленный «на землю», то есть в район, для укрепления правопорядка на селе, никакими особо громкими подвигами здесь похвастаться не успел, поскольку ничего страшнее пьяных стычек в поселке не происходило. Ну, начистили друг дружке морды, появился участковый, наорал, постращал, раскидал буянов, те и помирились — и ни правых тебе, ни виноватых. Крупных преступлений — убийств там, зверских изнасилований, про что особенно любят писать в газетах и показывать по телевизору, либо злостных поджогов или чего-то вроде того также в округе не наблюдалось. Проживали в поселке среди прочих несколько семей староверов, а у тех, известно, порядки строгие, суровые, шибко не разгуляешься. Вот, наверное, потому народ и думал, что Бронька — пустое место, никакой от него ни пользы, ни вреда. А раз так — пусть живет и другим не мешает, фуражку свою носит.
Никто в поселке также не догадывался о его прошлом, а если поговорить, то было бы о чем. Данин, после окончания школы в Белоярске и ни в какой институт не устроившись, естественно, загудел в армию, во внутренние войска. А вот службу свою проходил не где-нибудь, а в Чечне, во время боевых действий. Был ранен, и в этом ему повезло, потому что многие его товарищи так и остались там. Ну а уж после госпиталя за выбором профессии дело не стало, как-то все определилось само — школа милиции. Так что опыт-то имелся, просто Бронислав не любил вспоминать прошлое, от которого у него остались самые тягостные впечатления. И здесь, в поселке, где никакой преступностью в общем-то и не пахло, он как будто бы даже отдыхал душой.
Имелся у Данина и личный транспорт — мотоцикл «ИЖ» с коляской. В коляске он, бывало, увозил буянов к себе в отделение, где половина небольшой комнаты была отделена решеткой. Но «обезьянник» этот, как прозвали подобные места временного содержания задержанных, обычно пустовал и его дверь постоянно была распахнута настежь.
Еще тут были письменный стол со стулом и лампой, пара табуреток, а также вешалка и сейф. Вот и вся меблировка. «ИЖ», как правило, ночевал во дворе, под окном, накрытый куском брезента. А жил Бронислав в комнате рабочего общежития, где, как в гостинице, останавливались также приезжие специалисты и всякие посредники, скупающие продукцию лесопункта. Но сейчас никого приезжих не было.
Взрывы прошедшей ночью участковый слышал, потому что еще не уснул к тому времени, а курил у раскрытого окна. Видел и всполохи огня за лесом, с южной стороны, километрах, так, в пяти или чуть побольше, если это там происходило, где он предполагал. Привычно посмотрел на свои наручные часы и отметил время: двадцать три часа тринадцать минут. Мчаться туда ночью по тайге, чтоб удостовериться, — это чистое безумие. Вот как рассветет…
А касательно огня и взрывов, которые несколько раз доносились и позже, участковый подумал, что это чего-нибудь военные наверняка опять «сочинили». Там, где грохотало и светилось зарево, находился своеобразный полигон, на котором время от времени уничтожали отслужившие свой срок боеприпасы. Когда-то был лагерь, потом его ликвидировали, контингент вывезли и распустили, позже на том месте что-то мастырили, даже технику тяжелую гоняли — это по рассказам старожилов, но так ничего и не построили, только деньги, говорят, большие в землю вбухали. Иногда военные тем огромным пустырем среди тайги пользуются. Видимо, и теперь тоже. Но утречком надо будет все же съездить, проверить — для порядка. Что бы про него, участкового, в поселке ни говорили. С тем Бронислав Иванович и уснул глубоким и спокойным сном.
Утром же, в восьмом часу, как только проснулся, он отправился к своему мотоциклу, долил в бак бензина, проверил масло, разбудил ближайшие дома неистовым ревом движка и укатил в тайгу.
Нечасто он сюда ездил. Точнее сказать, может, пару раз за все время пребывания своего в поселке, да и появляться здесь без особой нужды не любил. Наоборот, настроение становилось гнетущим, будто сама эта земля была пропитана злом и теперь излучала его, подобно радиации. И конечно же именно здесь, в этом средоточии людских бед и смертей, следовало искать причину ночных взрывов и пожара.
Посреди давно вырубленной, но уже снова щетинившейся мелкой порослью площадки размером с десяток гектаров местами догорали и дымили разбросанные в радиусе не менее сотни метров многочисленные обломки упавшего самолета.
Бронислав суеверно поежился, чувствуя непонятный озноб, и, оглядевшись, подошел к ближайшей куче почерневшего от гари металла. Подумал, что если судить о размерах разбившегося самолета, то он был явно пассажирским. Ну да, на это указывала и уцелевшая часть фюзеляжа с десятком пустых глазниц иллюминаторов, возвышавшаяся над грудами покореженного металла. Другая гряда обломков, распластанная на земле, прежде была, разумеется, крылом. В стороне, почти отдельно, дымил оторванный хвост самолета, воткнувшийся в землю почти вертикально.