— Коломбо, ко мне! Дай сюда!..
Мохнатая черно-белая псина породы «медвежья лайка», разметав по дороге аккуратно собранные в пирамидку палые листья, со всех ног припустила к хозяину, сжимая в «улыбающейся» пасти белый мячик из войлока — свою любимую игрушку.
— Умница… — Мансуров потрепал Коломбо по загривку и совершенно по-мальчишески улыбнулся.
«По-мальчишески» — так подумал Всеволод Иванович Томилин, как раз в этот момент подходивший в сопровождении своего единственного охранника к небольшому особняку, наполовину скрытому все еще не потерявшим листья садом. Территория была обнесена высоким забором из металлических прутьев, позволявших видеть игры хозяина дома с Коломбо — его едва ли не единственной слабостью. С точки зрения Томилина, обносить усадьбу следовало на самом деле не прутьями, а по-настоящему глухим, желательно кирпичным забором.
Об этом он говорил Ренату еще несколько лет назад, когда поселок только строился. А Мансуров в ответ, как всегда, иронично усмехнулся:
— Чудак ты, Сева… Во-первых, поселок охраняемый. Во-вторых, вряд ли я стану бывать тут часто — это в основном для Лиды и ребят. В-третьих, если захотят, и через кирпичный забор достанут…
«Захотеть» с тех пор пытались трижды — если считать с тем эпизодом в клубе, на который Ренат Георгиевич, можно сказать, и внимания почти не обратил. Как-то обошлось… В одном Мансуров оказался прав: свои усилия те, кто пытался достать его, сосредоточивали вокруг офиса и городских апартаментов Мансурова — ясен день, потому что в особняке он бывал хаотично, в кругу семьи редко проводил больше двух-трех дней. Зато рабочий день Рената, когда не было, разумеется, экстраординарных ситуаций, шел по расписанию — четко, как часы. Расписание, а вместе с ним и маршруты, по которым он разъезжал на своем «лендровере», менялись не реже раза в неделю.
— Ну все, Коломбо, все!..
Ренат Георгиевич увидел Томилина, которого в этот момент охранник как раз впустил на территорию, и, кивнув ему в сторону входа в особняк, ласково потрепал прыгавшую вокруг хозяина собаку. Его интонации Коломбо различал прекрасно и, тут же успокоившись, помчался впереди Мансурова к дому.
В холле их уже ждал поднос с двумя чашечками дымящегося кофе, который в доме Мансурова умели варить как нигде: Всеволод Иванович, всю жизнь страдавший от пониженного давления, не уставал гадать над семейным рецептом напитка, от одной чашечки которого лично он получал заряд бодрости не менее чем на полдня. Однако секрет его приготовления Лида, жена Рената, хранила ничуть не хуже, чем ее муж коммерческие тайны. И только посмеивалась над попытками Томилина вызнать его.
— Ну что, — Ренат отхлебнул немного кофе и искоса глянул на своего зама, — придется ехать к господам прокурорам — то бишь следователям.
Он перевел взгляд на старинные напольные часы, украшавшие холл в числе прочей мебели.
— Господин Дубинский Владимир Владимирович, — Мансуров слегка поморщился, — ожидает нас ровно через полтора часа.
— Не понимаю твоего равнодушия ко вчерашнему… — Всеволод Иванович покачал головой, вспомнив, как накануне вечером Мансуров резко пресек первую же его попытку обсудить случившееся. — Извини, но, на мой взгляд, это какое-то странное легкомыслие.
Томилин извлек из внутреннего кармана пиджака мобильный и сердито ткнул в одну из кнопок, его «любимый номер» был запрограммирован не на особу прекрасного пола, которые менялись у холостого Всеволода Ивановича с довольно приличной скоростью, а на личного водителя.
— Подгоняй машину к Мансурову… Да, срочно.
Отключившись, он снова укоризненно посмотрел на своего шефа.
— Ты полагаешь, — усмехнулся тот, возвращая на поднос опустевшую кофейную чашечку, — что я могу позволить сейчас себе роскошь отвлекаться на каждого психа, кидающегося на меня с бутафорским ножом?
— С чего ты взял, что нож бутафорский? — опешил Томилин.
— Так мне показалось. — На этот раз в голосе Рената Георгиевича все-таки мелькнула нотка сомнения. — Во всяком случае, издали…
— Ну не знаю… — Всеволод Иванович припомнил, что нечто странное в орудии убийства почудилось и ему тоже. — Нет, не думало, что ты прав, вряд ли бы, будь нож бутафорский, тебя сегодня вызвали к следователю!
— Не меня, а нас… Всех, включая Лаврова с Качаровым… Ладно, не люблю бессмысленные гадания, поехали!
К облегчению Владимира Дубинского, Мансуров и в реальной жизни производил впечатление вполне достойное. Никакой истеричностью от него не веяло, а единственным капризом с большой натяжкой можно было счесть просьбу опросить и его, и Томилина, и обоих охранников одновременно — исключительно в целях экономии времени, тем более что вряд ли они в состоянии чем-то помочь следствию.
Дубинский насчет экономии времени понимал и принимал: в данный момент, после настигшего столицу энергокризиса, время Мансурова действительно ценилось на вес золота… Экстремальная ситуация для него закончится, видимо, еще не скоро.
Не ошибся Ренат Георгиевич и насчет помощи следствию, ничего новенького Володя ни от одного из них действительно не услышал, скорее уж они от него, и касалось это, конечно, все того же загадочного кинжала.
Сам кинжал был уже отправлен на экспертизу, а вот его снимки, сделанные во всех возможных и невозможных ракурсах, Мансурова явно заинтересовали — Володя показал их жертве нападения по его же просьбе, и от него не укрылся огонек, мелькнувший в глазах Рената Георгиевича. Томилин, надо отметить, тоже засверкал очами, к слову сказать, это были именно очи — черные, с длинными, почти девичьими ресницами. Вообще Всеволод Иванович являл собой эдакого цыганистого красавчика, из тех, от кого штабелями падают в первую очередь блондинки. Но его огонек, вспыхнувший, пока оба они с Мансуровым разглядывали фотографии кинжала, объяснялся с полувзгляда: испуг, страх, недоумение…
А вот насчет Рената Георгиевича никакими предположениями Дубинский рисковать бы не стал: уж больно непредсказуемый тип этот Мансуров, и, несомненно, умен. Пес его знает — может, он просто любитель антиквариата? Во всяком случае, перепуганным точно не назовешь, словно и не его пытался не далее как накануне прирезать неведомый пока что в смысле установления личности психопат.
— Вы уверены, что никогда прежде не видели ни этого кинжала, ни его… условно говоря, владельца? — поинтересовался он.
— Уверен, — покачал головой Ренат Георгиевич. — Странное сочетание этого… орудия и, как вы выразились, исполнителя, верно?
Он пристально посмотрел на Володю, и тому отчего-то сразу сделалось не по себе: смотрит — точно рентгеном просвечивает. Между тем Дубинский перед звездами как шоу-бизнеса, так и экономики и даже политики никаких трепетных чувств отродясь не испытывал, он вообще не страдал такого рода комплексами.
— Да, вы правы. — Взяв себя в руки, он ответил Мансурову как можно короче и холоднее. — Что ж… Осталось подписать заявление и протокол, и в дальнейшем постараюсь беспокоить вас только в случае крайней необходимости.