Ну а потом их приволакивали обратно в камеры, и те, придя наконец в себя, с ужасом делились своими впечатлениями, казавшимися остальным, не прошедшим еще стадии допросов, кошмарными фантазиями психически больных людей.
В одной из камер, где сидели, ожидая своей привычной участи, захваченные на улицах в предыдущие дни проститутки, находились и больше десятка женщин, которых взяли во время операции по разгону митинга С ними поступали совсем просто.
Их заводили в кабинеты, специально освобожденные для допросов, напялившие на себя маски доблестные сотрудники правоохранительных органов», — возможно, из чувства осторожности, неизвестно ведь, как может обернуться дело в дальнейшем, — и раздевали. А затем, собравшись в круг, обсуждали достоинства и недостатки каждой из своих жертв. Для тех же истязателей, у которых могла вдруг пробудиться совесть либо нечто напоминающее это неведомое им чувство, на подоконниках стояли бутылки водки и стаканы — своего рода моральная анестезия. Там же кучей были свалены пачки презервативов, доставленные из ближайшей аптеки.
Между прочим, в аптеках города были зафиксированы в эти дни многочисленные факты оптовых закупок этого ходового товара.
Вдоволь насмеявшись и возбудившись для дела, эти «мужчины» предлагали несчастным женщинам добровольно согласиться испытать свою судьбу прямо вот на этих сдвинутых один к другому письменных столах. Предлагались и возможные варианты.
Отказ не принимался. Истерики обрывались на корню. Сильные, как жеребцы, «бойцы» набрасывались на свои жертвы. Истошные крики насилуемых женщин разносились по всем коридорам изолятора временного содержания. В камерах тоже творилось совершенно невероятное. Возмущенных и протестующих против милицейского произвола задержанных людей били и унижали. Была команда — гасить на корню любые возможные бунты, и она, похоже, исполнялась с особым вдохновением. Господин Гузиков обещал ведь показать им всем кузькину мать, и вот теперь его обещание приводилось в жизнь с истовой, завидной страстью...
А может, она генетически заложена в российского холуя — эта сдерживаемая до поры до времени страшная жажда мести всем, кто на тебя плюет в обычной жизни? Недаром же с давних пор стал сакраментальным, едва ли не важнейшим в жизни вопрос: «Ты меня уважаешь?» «Нет, не уважаю!» — и... понеслось по кочкам...
Женщин меняли — нельзя же было насиловать бесконечно все одних и тех же. Так и до смертоубийства недалеко, а такой команды не было. Вот проучить — это было. И учили. Пока силы оставались, даже проституток и тех употребили, чувствуя уже, что жажда наказания как бы заходит в тупик... Один из уставших ментов, которому, видно, окончательно опротивели и водка, и однообразное насилие, вынес к помойке полведра использованных презервативов, да так и задремал с незастегнутыми брюками на лавочке во дворе ИВС.
День благополучно заканчивался, служивый народ устал, притомился, разбираться с задержанными дальше никому не хотелось, да и потом, куда они все отсюда денутся? Подождут и до завтра, когда появятся новые силы либо последует очередное указание начальства. Исполнители стали разбредаться по домам. А вслед за ними волнами катились страшные рассказы об учиненных ими насилиях в кабинетах следственного изолятора. И вечерний город, казалось, оцепенел от ужаса. Такого здесь еще не происходило.
Улицы опустели, люди заперлись в домах. Город словно вымер. Шедший в здание администрации подполковник Затырин искренне удивлялся этому обстоятельству — ему-то пока никто не докладывал о том, как отличились его молодцы. Но главное — видел он — было достигнуто: в городе установился порядок.
Как человек, который твердо полагает, что он умеет видеть перспективу, Павел Петрович размышлял о проведенных мероприятиях. И между прочим, устраивало его в этом смысле далеко не все.
Ну утихомирили народ. Показали лицо хозяина, чтоб запомнили и не рыпались без указа. Но взяли-то смутьянов — а сколько их? Десятка три-четыре? На такой город?! Да где ж оно видано, скажут в области, чтобы из-за такого мизерного количества народу пришлось задействовать ОМОН?! Они там в районе, скажут, с ума все посходили? А если сами уже не умеют справляться с ситуациями, значит, им и не место на занимаемых должностях! И ведь будут, думал обуреваемый сомнениями и недобрыми предчувствиями подполковник Затырин, по- своему правы... И если так, то, значит, надо немедленно выправлять положение.
Вот, собственно, с этой идеей он и шел теперь к Савелию Тарасовичу — отчитаться за прошедший день и обсудить ближайшую перспективу, план которой он себе в принципе наметил. Ну а если и произойдут какие-то нестыковки, то мелкие неудачи, а скорее всего, незначительные недочеты можно будет списать на сложность ситуации в районе вообще.
Затырин считал для себя необходимым зачистить, как это было уже проделано, не только левобережную часть города, на которой располагались центральные властные учреждения и основные культурные заведения — казино с ресторанами, клубы игровых автоматов, стадион со спортивными сооружениями, кинотеатры и редакции газет — и были сплошь асфальтированные улицы, но и правобережную его часть, населенную главным образом заводской молодежью, всегда отличавшуюся строптивостью и вольными нравами, которые были вовсе не по душе милицейскому начальнику. Там, среди этой молодежи и подростков, набирали преступные сообщества своих волонтеров и там же — уверен был подполковник — таились основные резервы протестной части населения.
Зарплату рабочий люд уже давно получал не вовремя, если вообще получал. Молодые парни покуривали травку, частенько устраивала пьяные драки с увечьями, девицы «работали» на сияющих по вечерам всевозможными огнями центральных улицах левобережья — и ведь находились же охотники до их прелестей!
Дикий был, по мнению Затырина, район, бескультурный, да и не новый к тому же, состоящий главным образом из одноэтажных частных домов, окруженных садами и огородами, с водоразборными колонками на улицах и удобствами в глубине дворов. Его, этот Заводской, или, как его раньше называли, Заречный район, можно было бы с полным основанием назвать большой, в десяток улиц, деревней, каковой он, собственно, и являлся до той поры, пока на высоком правом берегу реки не построили предприятие «Химволокно». Вот оно и еще авторемонтный завод и стали главными работодателями малооплачиваемой части населения Воздвиженска. Они- то и превратили две прибрежные деревни, соединенные мостом через реку, сначала в поселок, а затем и в город — в районный центр, со всеми вытекающими из этого обстоятельства привилегиями.
И потому, уверенно считал подполковник, наглядный урок, преподанный жителям центрального района, следовало продолжить и среди заводчан, которые вечно всем недовольны и от которых постоянно исходила неопределенная опасность. Следовательно, надо было и там произвести показательную зачистку.
Савелий Тарасович, выслушав аргументы Павла Петровича, возражать не стал, но велел по-прежнему избегать рукоприкладства, если оно не вызвано исключительными обстоятельствами. Все было вроде бы в рамках законности, ну а каковыми они окажутся на самом деле, эти обстоятельства, кто ж мог предугадать заранее?