Несколько дней я билась как рыба об лед, совалась в какие-то кабинеты, инстанции, суды, прокуратуру – все бесполезно. Меня выставили отовсюду без объяснений. И вот буквально позавчера мне позвонила школьная подруга. Она давно живет в Москве. Я, знаете, рассказала ей всю эту историю, мне просто необходимо было выговориться, хоть кому-то рассказать. И вот она посоветовала мне обратиться к вам. Я уже потеряла всякую надежду. Вы мой последний шанс".

– Мне нужно время, чтобы обдумать все это, – сказал Гордеев.

Впереди уже замаячил его дом.

– Я вам позвоню. Я на вас очень надеюсь, – отозвалась Ирина, притормаживая у подъезда.

– Жду вас во второй половине дня. Мне еще надо прийти в себя после вчерашнего.

Глава 6

«Кто бреется вечером – любит свою жену. Кто бреется утром – любит своего начальника».

Этот афоризм украшал зеркало в ванной Гордеева. Когда он брился, то поглядывал на него левым глазом.

Раньше над зеркалом висел другой, тоже смешной: «Этапы творческого процесса». Начало афоризма Гордеев теперь уже забыл, но финал врезался в память: «Этап предпоследний: наказание невиновных; этап последний: награждение непричастных».

А началось все, разумеется, с «Выше стропила, плотники!» – фраза, которая украшала зеркало в ванной героев одноименного романа Селинджера. Как только он лет в пятнадцать прочитал «Выше стропила, плотники!», сразу написал в ванной на зеркале эту фразу и запретил родителям ее стирать.

Сейчас, когда он вспомнил ее, то на сердце вдруг стало грустно.

«До чего же я опошлился и отупел с возрастом. Пора снять эту плоскую шуточку про жену и начальника», – подумал он.

А с другой стороны, что повесить взамен?

За плеском воды Гордеев едва не пропустил телефонный звонок. С бритвенным станком в руке он подошел к телефону:

– Слушаю.

Звонила Ирина Васильева.

– Я хотела уточнить, все ли в порядке, – сказала она.

– Да, – бодро заявил Гордеев, – все как договорились. Можете приезжать.

– Через полчаса буду.

– Вас встретить?

– Спасибо, не надо.

Гордеев привык к тому, что для многих клиентов время – понятие относительное, и не ожидал, что для Васильевой полчаса – понятие буквальное. Он неторопливо добрился, в одном полотенце на бедрах прошелся по квартире, выбирая одежду. Когда натягивал брюки, в дверь позвонили.

Гордеев вздрогнул от неожиданности – ему казалось, будто со звонка Ирины прошло всего несколько минут. Торопливо заправив рубашку в брюки, босиком он вышел в прихожую и открыл дверь.

– Здравствуйте. Заходите.

– Добрый день, – кивнула женщина.

Он помог Ирине внести сумку.

Однако женщина остановилась в прихожей. Гордеев перехватил вопросительный взгляд Ирины. «Ну как?» – казалось, говорил он.

– Вас больше всего, очевидно, интересует мое решение. Так вот, я согласен.

– Спасибо, – с облегчением сказала Ирина. – Я не сомневалась, что вы мне поможете.

– Да, отправлюсь немедленно, как только будут выполнены все формальности.

– Когда вы летите?

– Через четыре часа. Я уже заказал билет.

– Не буду вам мешать собираться. Я приготовлю пока кофе?

– Кухня там, – показал Гордеев.

Он вернулся в спальню.

Дорожный саквояж, с которым он обычно отправлялся в поездки, лежал на кровати. Привычными жестами Гордеев перекладывал в него вещи из шкафа.

– А вы останетесь тут, – крикнул он Ирине. – Здесь вам будет безопаснее.

– Думаете? А может быть, мне полететь с вами?

– Нет. Если дело дошло до выстрелов и похищений, лучше вам действительно не появляться в Сибирске. И кстати, вы очень правильно сделали, что тщательно соблюли конспирацию, когда приехали в Москву. Теперь вас у меня ни одна живая душа не найдет.

– И как долго мне здесь находиться? – крикнула Ирина из кухни.

– Пока я не вернусь.

– А когда вы вернетесь?

– Может быть, дня через два-три. Максимум через пять. Как сложатся обстоятельства.

– Я бы могла эти несколько дней переждать на даче у своих друзей.

– Да? А кто будет поливать мои цветы и кормить моих канареек? – ответил Гордеев.

Через минуту Ирина возникла в дверном проеме спальни.

– Вообще-то я не любительница флоры и фауны… – заметила она, обводя комнату вопросительным взглядом.

– Не пугайтесь, насчет канареек я пошутил. А цветы – вот, – Гордеев продемонстрировал хилый кактус в горшке на столе возле компьютера. – Он меня спасает от радиации, но я веду себя крайне неблагодарно и регулярно о нем забываю. Как поживаешь, мохнатый друг?

Он пощекотал кактус указательным пальцем и укололся:

– Ой! Он иногда сердится…

– Кофе пить будете? – усталым голосом спросила Ирина.

– Пожалуй, да.

– Идемте, – кивнула она Гордееву, словно была хозяйкой, а он – гостем.

Кофе оказался вкусным. Густым и крепким, именно таким, как любил Гордеев.

– Вы вообще обедали перед дорогой? – спросила Ирина.

Он отрицательно покачал головой.

– Так не годится, – убедительно возразила Васильева. – Вы должны пообедать. Пока приедете, пока устроитесь – весь день пройдет. Я вам по-быстрому что-нибудь приготовлю.

– М-м, не надо, не беспокойтесь, – замахал руками Гордеев, но Ирина и слушать не стала.

Через несколько минут он уже уплетал с аппетитом моментально приготовленный вкусный завтрак.

Ирина курила и время от времени поглядывала на его тарелку – проверяла, как он ест.

– А если кто-то позвонит, мне подходить к телефону? – спросила она.

– Обязательно. Я буду вам регулярно звонить. По возможности.

– А если чужие?..

– Чужие – тоже ничего страшного, спросите, что мне передать, я перезвоню.

– Вы ведь один живете?

– Да. По большей части.

– Никто не будет удивляться, услышав женский голос?

– Они привыкли, – легкомысленно брякнул Гордеев и едва не поперхнулся собственными словами.

«Надо же, как сорвалось с языка, – досадуя, подумал он. – Выставил себя ловеласом, да еще и хвастуном. Сейчас она подумает про меня… неизвестно что…»

Но что бы Ирина ни подумала про адвоката, она и бровью не повела, ничем не выдала собственных мыслей. Впрочем, нет, Гордеев заметил в ее глазах озорную искорку.