– А откуда ты это знаешь? Ты что, лично присутствовал, когда ее… насиловали? Может, сама напросилась, а потом решила списать на насильников. Может, ты по любви!.. Наверняка по любви!
– Не успокаивай меня…
– Разве мать может дочку с младенцем выгнать?
– Я ей верю, – убежденно заявил Степан.
– А я нет!
– Почему?
– Потому что она не любит тебя, своего единственного сына. Потому что не уберегла от гадости. Ведь все очень просто… И… наркотики – это же болезнь нелюбимых детей. Она сама своим отношением к тебе подтолкнула к наркотикам. Если у ребенка нет ничего светлого, ничего дорогого и любимого… Куда ему податься? Вот он и попробовал. Это его единственная отдушина. Единственный миг отдыха и радости…
– Теперь ты у меня есть!
– Она сама погубила тебя. Думает только о себе, о своей беде. Ну было и прошло. Зачем же сыну судьбу портить?
– Да ладно тебе… Она же все равно моя мама. А у тебя мама кто?
Степан замер с открытым ртом, ожидая услышать рассказ об образцовых родителях.
– Я родилась в тюремном поезде, – задумчиво проговорила Антонина. – Потому что моя мама была заключенной. Она принимала участие в диссидентской акции. И ее… судили. Она косила под дурочку, а ее признали вменяемой. Поэтому и посадили. А она забеременела, чтобы уменьшить срок заключения… Так многие делали. Даже термин есть – «пальцем деланные».
– Кто? – вытаращил глаза засыпающий Степа.
– Мы. Такие, как я.
– Почему?
– Потому что беременным снижали сроки заключения.
– А при чем тут палец?
– Дурачок. А как, ты думаешь, они в колонии забеременеть могли? Как сперму доставали?
– Как?
– На пересылке или еще где… мужики-заключенные мастурбировали в пакетик полиэтиленовый, как в презерватив. А потом перебрасывали через колючку на женскую сторону. Женщины пальцем заталкивали сперму в себя.
– Не может быть!
– Смотри – перед тобой я нахожусь. Пальцем деланная. Тогда мама сидела уже второй год. Без свиданий. А потом сразу три женщины из их барака родили почти в один день.
– От кого?
– Я же тебе объясняю. Ты засыпаешь? Ну и спи. Тебе надо выспаться. Мы же, как пионеры, гуляем все ночи напролет.
– У нас любовь!
– Морковь! – засмеялась счастливая Антонина. – Ну и свекровь ты мне приготовил.
– А ты мне тещу!
– Нет у тебя тещи. Она умерла. Я так думаю, что ее убили свои же сокамерницы. Слишком уж она была справедливая. Если какая разборка – всегда к ней… Она судила.
– Расскажи!
– Потом. Собирайся. Тебе нужно что-нибудь забрать из колонии?
– Нужно попрощаться.
– Они тебя не отпустят.
– Почему ты так думаешь?
– Степа, ты никогда не задумывался, для каких целей образована колония?
– Для познания мира, для служения красоте и знанию.
– Милый ты мой, – всхлипнула Антонина, целуя Степана в небритый подбородок. – Вставай, я тебе все потом расскажу.
– Нет! – решительно заявил Степан. – Это мой дом. Хочешь, мы поедем к тебе, я не возражаю. Но тайно бежать от друзей я не буду. Днем попрощаемся, Солнце нас благословит.
– У него есть человеческое имя? – тихо спросила Антонина.
– А зачем? Мы его и так все знаем.
– Но он же потребовал твой паспорт, – Антонина нежно погладила Степу по глазам. – Он же переписал всех нас.
– Чтоб найти, если вдруг что-нибудь случится.
– Вот именно.
– Что ты имеешь в виду? Ты что-то знаешь? Говори.
– Поверь, нам надо сматываться. Тут что-то такое… Я не знаю, но чувствую, что приближается опасность.
– Мне тоже так кажется, – признался Степан. – Солнце хочет послать меня в поездку.
– Куда?
– Туда же, куда и всех. По святым местам. Проведывать учеников на солнечном Востоке.
– В Средней Азии, – уточнила Антонина. – Скорее всего, это Туркмения или Узбекистан.
– Почему ты так решила?
– Давно живу, мое сокровище. Много видела.
Неожиданно рядом хрустнула ветка.
Влюбленные испуганно подскочили.
– Поздно! – вскрикнула Антонина. – Степа, беги!
– Кто здесь? – поднялся Степан, расправляя широкие плечи.
– Все в порядке! – Из-за кустов показались незаметные в ночном сумраке фигуры в черных одеяниях. – Мы проверяем территорию. Деревенские опять активизировались. Прислали угрожающее письмо. Вот мы и дежурим.
– Так здесь Степа не один! – радостно изумился второй голос. – Кто ты?
– Все свои, – ответил за Антонину Степан. – Скоро рассвет, мы пошли на берег.
– Сегодня моления Солнцу не будет, – заявил третий черный.
– Почему? – срывающимся от страха голосом спросила Антонина.
– Потому что сегодня утром Солнце будет судить вас. Обоих, – сурово произнес еще кто-то.
Медленно выходили на поляну все новые и новые черные фигуры, обступали тесным кольцом Степана и Антонину…
Так голыми и привели их в колонию.
Стыдили, проклинали, увещевали всей колонией.
Степану не было ни страшно, ни стыдно. Он даже рукой не прикрывался, будто специально выставляя себя на всеобщее любопытное обозрение.
– Любовь – это жизнь души! – кричал он в смущенную и агрессивную толпу. – Как вы не понимаете?
Антонина молча пряталась от людей, тесно прижимаясь к спине Степана. Вскоре ей принесли одежду. И она тут же оделась.
Степка нарочно почти до полудня разгуливал голяком, как заправский нудист, демонстрировал неподчинение.
– Степка, – шептал ему черный, – прикройся. Это же бунт. На тебя Солнце из-за занавески смотрит, все слышит!
Но Степану все было нипочем. И недоумевающие, испуганные взгляды людей, и даже сам Солнце, прячущийся за занавесками!
– Не может быть счастья в слепом подчинении! – кричал он в наглухо закрытые окна второго этажа.
– Это тебя Тонька научила? – подмигнул ему лысый толстяк в белом балахоне. – Дурак ты, парень. Лучше бы ты с ней не болтал, а…
– Что? – взревел обозленный намеком Степан.
– Что – что? Подрастешь, узнаешь, что с бабами по ночам лучше делать, – пошло ухмыльнулся толстяк.
– Проваливай, старая калоша! – цыкнул на него Степка. – Пока цел…
– Степан! – позвал его черный. – Иди сюда! Тебя Солнце к себе зовет. Серьезный разговор намечается.