«Забирай! Отходи! Следующий? Фамилия?», – и так далее. Возражений никто не слушал.
Вот он сидел и думал, что делать, когда к нему не подошел, а словно подкатил на роликах, быстрый на ногу солдатик, из старослужащих. Вмиг примерил, не спросясь, его ушанку, и в ней же убежал, а Андрею бросил свою – разношенную и старую. Но, спасибо, она хоть налезала на голову, Значит, нет худа без добра? Но дальше таким же образом «уплыл» его поясной ремень, а ему бросили сильно истертый и в трещинах. А с берцами вообще произошло черт знает, что.
Сам Дедов, которого уже знал Андрей, подошел и спокойно вынул берцы из рук задумчиво разглядывавшего свою обувь Хлебородова, посмотрел сам, взглянул на размер и покачал лысой головой:
– Велики, жаль, но можно будет поменять, – и, сунув ботинки себе под мышку, пошел прочь.
– Эй! – истошным голосом завопил Андрей, вскакивая. – Отдай немедленно!
Кто-то обернулся на его крик. Другие не обратили внимания. А этот Дедов – невысокий такой, словно змеиноголовый, вернулся к нему и коротким, почти незаметным ударом, так врезал Андрею под дых, что его согнуло пополам. А затем швырнул что-то тяжелое прямо ему в лицо и молча ушел. Придя в себя, Андрей увидел возле себя пару изношенных ботинок.
На вечерней поверке за эту, совершенно неприличного вида обувь ротный командир, капитан Андрющенко приказал Андрею выйти из строя и спросил, что это за хлам у него на ногах. Кто-то за спиной сострил, что салага, наверняка выменял новую пару на бутылку. Раздался обидный смех. Разозленный и оскорбленный насмешками, Андрей заявил, что у него отняли ботинки, а эти швырнули ему в лицо.
– Кто?! – заорал на него ротный.
Андрей только рот открыл, чтобы назвать обидчика – командира третьего отделения четвертого взвода сержанта Дедова, но капитан не дал ему и начать. Снова заорал, что заставит разгильдяев, разбазаривающих казенное имущество, дерьмо жрать. Но пуще всего остерегаться врать своему командиру и жаловаться на товарищей. И в конце горячей и уничижительной речи Андрей узнал, что ему предстояло, в качестве наказания, мыть полы в солдатском туалете. Точнее, научиться их мыть правильно. С этого момента и началась его служба.
Обычно, поздними вечерами, а чаще ночами, когда он выливал на облицованный керамической плиткой пол уже бессчетное ведро воды и в последний раз брался за палку с намотанной тряпкой, чтобы скатить ее и после вытереть насухо, появлялся сонный сержант Дедов и чиркал ребром толстой подошвы по полу, оставляя черную черту. Затем он «оправлялся», после чего «случайно обнаруживал» на полу грязную полосу и требовал мыть лучше.
Однажды таким же образом в сортир вошел Дедов. Но он не стал чиркать ногой по полу, а поставил перед Андреем ту самую пару ботинок, что сам же и отнял у него, и приказал тихим голосом, что он, Хлебородов, после того, как закончит мыть полы, должен почистить берцы ваксой, после чего принести и поставить возле его, Дедова, койки. За непослушание – в глаз. Это – наказание за то, что хотел пожаловаться ротному на товарища.
Хлебородов, которому в тот момент было все равно уже, что с ним случится, послал «лысого… на…» – по школьной еще привычке. И тут же понял, что этот мерзавец слов на ветер не бросает. Правый глаз Андрея не открывался два дня, потому что полностью заплыл сине-желтой гематомой. А ротный, капитан Андрющенко, под дружный смех солдат принял лишь одно объяснение, которое сам же и высказал перед всем строем на вечерней поверке:
– Новобранец – типичный болван из так называемых маменькиных сынков, даже обыкновенной швабры в руках на гражданке не держал. Ухитрился ткнуться рожей в рукоятку! Стыд и позор! Ничего, армия и не таких разгильдяев ставила на ноги!
И отправился новобранец Хлебородов на кухню. Отмывать здоровенные, еще не остывшие от предыдущей готовки котлы, снова драить полы и чистить нескончаемое количество картошки. Ванну за ванной… А перед коротким сном – успеть вычистить берцы сержанта Дедова, а то командир отделения опять осерчает, и за какую новую травму на своей физиономии рядовой Хлебородов отправится отбывать очередное наказание, еще неизвестно…
Как-то, между нарядами, он узнал, что воинская часть, в которой ему оказана высокая честь служить, является прославленной, орденоносной и известной своими славными традициями в военное и мирное время, а сам он, оказывается, успешно проходил курс молодого бойца. И до принятия присяги оставалось всего ничего.
Кто-то из доброжелателей объяснил Андрею, что пока присяга им еще не принята, судить его за нарушение устава не имеют права. Поэтому он может и сам ответить «деду», который совсем уже распоясался, и все это видят, но влезать в чужие игры не хотят и не будут. Тут каждый сам за себя. Ответить!.. Под общий смех Андрей и двух раз не сумел подтянуться на турнике. Сказалась вечная усталость от постоянного недосыпания. Да и жратва – иначе он и не называл то, что подавали в столовой, – не лезла в глотку, не привык он дома к такой пище. На те небольшие деньги, что имел при себе, пока большую часть их у него не отобрал приятель Дедова – ефрейтор Коротеев, которому кто-то шепнул, что видел, как Хлебородов покупал в магазинчике белые булочки и дешевое печенье, Андрей упрямо и существовал. Но голод – не тетка, да и деньги кончились. Пришлось смириться, как смирился и с постоянным мытьем полов в сортире. И случилось непонятное: хотя он теперь ел все, что подавали, голод стал мучить его постоянно, уже никакая солдатская кухня не спасала от желания все время чего-нибудь жевать…
А насчет того, что каждый сам за себя, то, увидел Андрей, так оно, в сущности, и было. Вот только вокруг Дедова почему-то сложилась крепкая компания, где не каждый сам за себя… Наглядное преимущество уголовной идеологии.
Андрей тупо чувствовал, что постепенно, все ускоряя свое движение, превращается в тупое и покорное животное, которое молится об одном: не трогайте меня, я буду делать все, что прикажете, – полы мыть, дерьмо жевать, только отстаньте. Но не отставали…
Даже такое важное и обязательное в армии дело, как зубрежка Устава внутренней службы, у него превратилось в очередную изощренную пытку.
Командир взвода, старший сержант Копылов вручил ему сильно потертую от частого изучения книжицу и приказал все статьи Устава выучить наизусть, чтоб от зубов отскакивало. Ну, что это такое, уже объяснений не требовалось. Андрей равнодушно открыл, прочитал несколько статей и подумал, что ничего тут сложного нет, – на память он еще не жаловался. Оказалось все не так просто.
Дедов, обнаружив Хлебородова за чтением, вроде как удивился – непривычное занятие, наряды, что ли, кончились? Но Копылов, у которого с Дедовым были несколько натянутые отношения, велел тому не мешать.
– А помогать можно? – ухмыльнулся Дедов.
– Это сколько угодно, – разрешил Копылов и ушел.
И тогда Андрей узнал, что такое «сушить крокодила».
Дедов приказал ему упереться руками и ногами в спинки своей кровати и, находясь в таком положении, читать статьи Устава вслух. А потом и на память. Собьешься или упадешь на кровать, – получишь в лоб. Это чтоб память тренировалась. А вместе с ней – и весь солдатский организм. И Андрей, провиснув, пытался читать вслух. Уже через полчаса общего веселья лоб у Хлебородова вспух от этой науки до такого состояния, что сам Дедов решил прекратить «занятия», да и приближалось время вечерней поверки…