— Cпать захотел, домой пошел… — Лицо Карагодина покрылось испариной, и он рукавом вытер лоб.
— Так, Карагодин, вижу, вы не хотите говорить. Тогда я вам напомню, где вы потеряли бескозырку.
В лифте. Рядом с трупом девушки!
— Каким трупом?! Какой девушки? Гражданин следователь, я никакого трупа не видел! Ну привязалась ко мне какая-то девка, я пьяный был, ничего не помню… — Карагодин растерянно переводил взгляд с Салтыкова на Крупнина, потом на Гоголева.
— Девушка к вам сама подошла? Ей захотелось познакомиться с такой пьяной рожей? Вы слишком высокого мнения о собственной персоне, Карагодин. Надо же какой неотразимый! Кончай, Карагодин, лапшу на уши вешать. Не понимаешь, что тебе грозит? — Салтыков перешел на «ты». Комедия, которую разыгрывал допрашиваемый, ему уже порядком надоела. — Колись, запишем явку с повинной. Твоя бескозырка рядом с трупом изнасилованной девушки валялась. Тут уж не отвертишься…
— Изнасилованной?! — В глазах Карагодина появился страх, он обхватил голову руками, пытаясь что-то вспомнить.
— Девушка была… Да… Я не хотел говорить, стыдно было. Здоровый мужик, а она меня так исколошматила… Она мне чуть яйца не отбила! — Обиженно вспомнил он.
— Я б тебе их вовсе оторвал! — Салтыков стал закипать. — Давай по порядку. Я тебе помогу вспомнить твои подвиги. Где ты там пил и отливал? Помнишь?
— Я зашел в подворотню, в арку такую. Там справа во дворе садик — кусты, я там стоял. А тут она идет в шубке, — вспоминал он с трудом события четырехдневной давности. — Я к ней подошел, а она в подъезд. Я за ней. А она лифт вызвала, а меня обзывать стала. Идиотом обозвала. Ни за что.
— Как это «ни за что»? Ты поподробней вспоминай. Она девушка из культурной семьи, просто так не обзывала бы. Вот, взгляни на фотографию. Это она? — Гоголев извлек из папки фотографию Алехиной и протянул Карагодину.
— Она, — тихо ответил он и замолчал. Какое-то время в кабинете было тихо. Салтыков вытащил пачку сигарет и закурил, предложив Валере.
— Мне бы закурить… — От былой самоуверенности Карагодина не осталось и следа. Юра протянул и ему сигарету. Матрос явно собирался продолжить свое признание, но ему надо было успокоиться и собраться с мыслями. Он затянулся несколько раз и продолжил:
— Я просто хотел с ней познакомиться… Она вызвала лифт, а я зашел с ней. Хотел ее обнять… А она стала отбиваться. Ну, я распалился, хотел ее поцеловать… А она, наверное, спортсменка — сильная такая оказалась, вырываться начала, драться. Рожу мне исцарапала, чуть глаз не выколола своим маникюром… Но я не помню, что было дальше! — в отчаянье крикнул он. — Я был как в тумане, я ж бутылку, наверное, всю выхлестал! Почему сразу и справиться с ней не мог! Я к ней со всей душой, а она меня по яйцам! А потом по башке как огрела… Я и отрубился. Пришел в себя, валяюсь на ступеньках, на первом этаже… Бескозырки нет… Думаю, сама смылась и бескозырку сперла, чтобы отомстить мне. Я и ушел домой. Спать.
— Неувязочка получается, старшина! Как это ты на ступеньках первого этажа оказался, если девушку обнаружили на четвертом, в лифте? Может, ты ее изнасиловал, задушил и спокойно спустился вниз? А бескозырку потерял, когда она с тобой боролась. Но ты же распалился, только об одном думал, вот и не заметил, что потерял свою драгоценность.
— Я ее не душил… Боролся, правда… Может, случайно и за горло ухватил, кто ж такое помнит, если тебе по яйцам со всей дури ногой. А потом еще и по башке… У меня потом башка два дня болела!
— У тебя башка от перепоя болела, Карагодин! Скажи, зачем задушил девушку, сволочь?
— А это уже оскорбление, гражданин следователь! Вы слова-то выбирайте!
— Я тебе выберу, — пообещал Салтыков. — Ты только прикинь, что тебе светит в тюряге, когда почта передаст, за что сидишь… Прикинул? А теперь колись, что было дальше, после того как девушка тебя ногой пыталась в чувство привести…
Безрадостная картина будущего пребывания в тюрьме, видимо, нарисовалась Карагодину в таких мрачных красках, что он совсем приуныл и надолго замолчал.
— Думай, Карагодин, думай, и поскорее — нам тут с тобой рассиживаться некогда. Девушка, значит, сдаваться не собиралась, ты распалялся все больше, а когда она тебя звезданула по дорогому тебе месту, вообще впал в ярость. Наверяка себя уже не помнил… Только объясни нам, мужикам, как же тебе удалось ее изнасиловать, если тебе со всей дури, как ты говоришь, саданули в это самое место? Ты что у нас, половой гигант?
— Cам удивляюсь, — в голосе Карагодина звучало недоумение. Помню, ударила. Больно было. Я даже заорал… Потом по башке как дала мне… Я и отключился… Пришел в себя — даже удивился. Не понял сначала, где это я. Лежу на ступеньках, в разных местах болит… Встал и пошел домой.
— Что-то ты самое интересное пропустил. Как насиловал, как душил… У тебя состояние амнезии выборочное получается… За что срок можешь схлопотать — не помнишь. Как будто и не было ничего. Не хитри, Карагодин, у тебя мозги от алкоголя атрофировались, не получается у тебя перехитрить нас…
— Что-то вы, гражданин следователь, мудреные слова говорите, не понимаю я вас, — мрачно произнес Карагодин. — Только нечего мне дело шить, не душил я ее. Может, изнасиловал. Только и этого не помню.
— Слушай, Карагодин. У нас ведь улики есть. Твоя бескозырка — раз. Ты сам ее признал. Да нам и не требовалось твое признание — сейчас отправим тебя на экспертизу. Анализ твоих волос проведут, сравнят с теми, что на внутренней стороне бескозырки обнаружили. Далее, под ногтями Алехиной обнаружены частицы эпителия, сравним с твоим — вон у тебя как рожа разукрашена. Богатым биологическим материалом ты нас обеспечил, старшина. Как получим заключение генотипоскопической экспертизы — тут тебе и кранты. А сейчас пальчики твои откатаем, сравним с отпечатками пальцев на стенке лифта. Не отвертишься, морда твоя уголовная.
Карагодин молчал, опустив голову. Казалось, ему уже безразлично, какая участь его ждет.
— Ну что ж, Карагодин, не хочешь написать явку с повинной, будем действовать согласно Уголовному кодексу. Прочитай пока постановление о возбуждении уголовного дела. А я сейчас допишу протокол, прочитаешь и подпишешь его.
Гоголев вручил допрашиваемому бумагу и буднично добавил:
— Мера пресечения — заключение под стражу.
— Да вы что?! — вскочил со стула Карагодин. — Ничего себе работнички! Человек ни сном ни духом, а на него уголовное дело заводят! Я же сказал — пьяный был, не помню ничего!
— Сядьте, подозреваемый, успокойтесь. Читайте бумаги, а ваше право — соглашаться или нет. У вас полдня и ночь впереди, много чего вспомнить можно.
Уже через час взволнованный Валера влетел в кабинет Гоголева с заключением эксперта:
— Виктор Петрович, а пальчики-то совпали! Мы тогда весь лифт прочесали, там же отпечатков полно — кто только не хватался за стены. Я уж думал — гиблое дело. Ан нет! Наш Карагодин все-таки засветился, его отпечатки обнаружены на стенке на высоте сто тридцать сантиметров.