— Почему же, — сказал Грязнов, — вот это как раз я очень хорошо понимаю. Даже знаю, как это называется. Коррупцией это называется. Кумовст­вом и коррупцией, закон о которой все никак поче­му-то не удосужатся принять наши доблестные... «думаки».

— Значит, так, — холодно сказал генерал-пол­ковник. — После таких ваших заявлений говорить нам больше не о чем. Я приму свои меры и обещаю, что с понедельника вы будете отстранены от долж­ности. Причем со строжайшим должностным рас­следованием, о чем немедленно сообщу Шибано­ву. — Он швырнул трубку.

Грязнов сидел бледный, но спокойный. Что ж. Это была их политика, их генеральная линия, так сказать, главное направление удара. Сволочи! Да выгоняйте, расследуйте, хоть колесуйте, хоть голову рубите на плахе, на Лобном месте!

Все знали — то же самое творилось и в армии, и в науке — всюду. А откуда рыба гниет — ему еще бабушка говорила, когда был он малым дитем. За­помнилась пословица, в справедливости которой была возможность убедиться тысячи раз.

Лет пять назад по всей их системе прокатилась эпидемия самоубийств, причем из тех, кто сам свел счеты с жизнью из личного табельного оружия, не было ни одного, о ком он, Грязнов, не мог бы сказать абсолютно убежденно, что их система поте­ряла несомненно честного и даровитого мужика. Потом эпидемия кончилась — не иначе нашли ле­карство, создали вакцину. Но, может быть, дело объяснялось и иным образом. Просто резко сокра­тилось число людей, подверженных нелепой болез­ни — порядочности.

И тут снова позвонил Шибанов:

— Ну что? Допрыгался? Боролся за тебя, как лев. Что ты ляпнул ему такое, что он так взбеленился? Даже слушать меня не желал!

— Сказал, что думал. Что он сука продажная! Так что? Сдавать пропуск на вахте?

— Не спеши. Без министра ему тебя не сковыр­нуть, а ты получил мое персональное распоряжение провести оперативную проверку обстоятельств смерти судьи Корчагина, а там, глядишь, как-ни­будь рассосется. Кстати, знаешь, кто на него самого надавил? Не любопытно?

— По большому счету мне все равно, — сказал Грязнов. — Кто-нибудь из кабинета министров?

— Ну зачем же? — серьезно сказал Шибанов — Из Администрации Президента. Видал, где у Горла- нова кунаки? Это, считай, чудо, что мы вообще его на цугундер взяли.

— Извини, пожалуйста, извини, генерал, гово­рить больше не могу. Тошнит меня, понимаешь, тошнит!

Грязнов швырнул трубку.

8

«А, ладно! Уволят, затеют бодягу со служебным расследованием — валяйте, ребята!» — думал Грязнов, пока еще начальник МУРа. Впрочем, без со­гласования с министром такую экзекуцию над чело­веком в его должности и с его заслугами не так-то легко провернуть. А министерство, как назло, опять в ситуации междувластия. Одного министра смести­ли, другого пока что не подобрали, поставили мес­тоблюстителем, то бишь пресловутым и. о., чело­вечка хлипкого и неприметного. Этот на себя ниче­го не возьмет. А уж громить и чистить золотые муровские кадры наверняка не решится. Так что выше голову, угрозыск! Не смущайся и не дрейфь.

Он снова вышел на связь с теми, кто был на хвосте у последнего «лексуса», замыкавшего кортеж.

За время захватывающих кулуарных бесед кор­теж Горланова отмахал почти двадцать километров и оказался теперь уже совершенно в другой части города, почему-то в районе Мукомольного проезда и Шелепихи. Что за черт? В этом бесцельном кру­жении было что-то в высшей степени таинственное и необъяснимое.

— Двенадцатый, я — Первый! Ответь! Все едут? — запросил Грязнов.

— Первый, — я Двенадцатый! Сопровождаю. Все едут и едут.

— Так... — Грязнов внезапно ощутил отврати­тельное тянущее чувство где-то в животе, как при взлете самолета или в скоростном лифте. — А ну, стой, Двенадцатый! Ответь, они хоть раз останавли­вались? Высаживали кого-нибудь?

— Останавливались много раз — у светофоров, у тротуаров. Но люди из их машины не выходили

— Уверены? Или были сомнительные моменты? Отрывались они от вас, уходили?

— Не было таких моментов.

— Значит, так, — сказал Грязнов. — Их маршрут у вас зафиксирован? Особенно места, где они оста­навливались?

— Так точно, Первый! Все данные по маршруту у нас в компьютере — повороты, направления, улицы, номера домов.

— Хорошо, — сказал Грязнов. — Приказываю: немедленно подключайте ГАИ. Пусть они их при­тормозят. Дело обычное — проверка водительских прав. Будьте поблизости, на расстоянии одного броска. Главное — не потерять его из виду.

— Понял вас, Первый.

Грязнов задумался. Ну зачем бы им мотаться туда-сюда? Может быть, пока крутились да коле­сили, ему там в этом «Джимми» внешность меняли по всем правилам гримерного искусства. А что?

А минут через десять Грязнов получил новое донесение.

— Первый! Первый! Только что тормознули и осмотрели «Джимми». Его там нет!

— То есть... как?

— При осмотре в полу джипа обнаружен скры­тый люк. Сквозной, сквозь днище.

— Ах, дьявол! — побагровел Грязнов. — Значит, его выпустили из машины прямо у вас на глазах! Вот так «Джимми» с сюрпризом! Лихо! Люк в полу — и все дела. Секунд двадцать за весь номер. Тормозну­ли где-то так, чтоб заранее приготовленный коло­дец со снятой крышкой оказался под машиной. Вечер, темнота... Он нырнул, и ларчик закрылся. Может, он еще час назад выскочил, а мы все... Эх!..

— Что делать, Первый?

— Что-что! Ничего! Извиниться, улыбнуться, всем вернуть водительские права и прочие докумен­ты и взять под козырек. С объекта вас снимаю. Всем отбой!

Грязнов чертыхнулся и с тоской посмотрел в окно кабинета. Вот же денек!

Если они сумели так грамотно и... интеллигент­но увести Горланова от преследователей — не хуже, чем в каком-нибудь веселом польском боевике, тихо, без шумовых эффектов и прочей лабуды, — устраивать засады и погони теперь уже не имело смысла. Облавы на вокзалах, проверки в аэропор­тах, перекрытые дороги — все это было уже ни к чему. Сукин сын ускользнул. Теперь заляжет, заро­ется в ил, и сколько будет пережидать да отсижи­ваться, когда рванет из Москвы?.. Это опять же только в кино все всегда складывается наилучшим образом для благородных сыщиков.

Он чувствовал себя невыносимо гнусно — пол­ным идиотом, набитым дураком. Обвели, как ста­жера! И главное, как теперь сообщить об этом Сашке Турецкому?

9

Весь следующий субботний день прошел под знаком случившегося накануне в Мосгорсуде.

Турецкий не остыл к утру, как рассчитывал Мер­кулов, но только все сильней, с каким-то мазохист­ским сладострастием взвинчивал и растравлял себя, все больше укрепляясь в принятом решении. К тому же и Грязнов не позвонил и не прорезался, оставил в неведении, чем завершилась ночная экскурсия Горланова, сумевшего выбраться «с чистой совестью — на свободу». Да и ладно, какая теперь разница?